Закрытый сектор - Михаил Николаев

Обошлось. Иннокентий не растерялся и сумел её остановить, что позволило станции выскользнуть. Меня это навело на мысль, что вращение по внутренней орбите – далеко не лучший вариант положения станции. В дальнейшем ведь может всякое случиться. Посовещался с Геной, и тот согласился с моим предложением. Только об этом позже.

То, что кварковая звезда является разумным существом, подтвердилось. Но разум её, как и предсказывал Иннокентий, оказался разумом маленького ребёнка. Правда, темпы обучаемости этого «ребёнка» меня потрясли. Не знаю, дело тут было в величине её мозга или в степени быстродействия, но двоичное, шестеричное и десятичное исчисления Бель освоила минут за тридцать. И это при том, что общались мы с ней не напрямую, а через Иннокентия, который особыми познаниями в области цифр явно не отличался. Что такое квинтильон я ему так и не смог объяснить. А Бель осваивала подобные цифры играючи. Ввиду особенностей строения (шесть видов кварков), более удобным для неё было шестеричное исчисление, но мы договорились с ней, что считать она может так, как ей заблагорассудится, а с нами общаться с использованием десятичного исчисления, с использованием земных единиц измерения.

После того как мы смогли разговаривать на одном языке, к обучению приступил Гена. Он разъяснял кварковой звезде свойства антигравитита и принципы, на которых основано управление этими свойствами. Первым делом мы научили её выращивать ложноножку, придавая ей определённую заранее форму и длину. Когда с этим делом она освоилась, мы немножко усложнили задачу.

Теперь ей требовалось не просто вырастить ложноножку, заканчивающуюся полусферой определённого диаметра, но и проплавить ей в базальте планетоида километровый туннель, в котором мы планировали в дальнейшем поместить станцию. Сложность была в том, что базальт надо было не испарить, а лишь размягчить и аккуратно выдавить внутрь. Учитывая то, что температура внутри кварковой звезды составляла десятки миллиардов градусов, сделать это было непросто. Но Бель справилась с этой задачей с первой попытки.

Иннокентий сначала подавал это всё как развивающие игры. Потом, по мере взросления звезды, а оно осуществлялось прямо у нас на глазах, игры сменялись спортом. Разумеется, это всё делалось не сразу. Иннокентий быстро уставал, и через каждые три-четыре часа работы ему требовалось поспать не менее шести часов. Бель отдых не требовался, но они с Иннокентием очень хорошо чувствовали друг друга, и проблем не возникало. А мы с Геной приноравливались к режиму Иннокентия. Я даже умудрился пару раз втихаря смотаться домой. Напрямую меняя вероятности. В последнее время это стало получаться у меня значительно легче и сопровождалось меньшими затратами энергии.

С Геной мы нашли общий язык достаточно быстро. Этому не помешали ни его безэмоциональность, ни полное отсутствие у него чувства юмора. Когда встал вопрос об установке станции в подготовленную для неё нишу, я предложил схему подвески, а Гена смотался через портал за материалами. Всё-таки в техническом плане их цивилизация шагнула намного дальше. Что и не удивительно, с учётом несопоставимых сроков развития. Вернулся он с двумя работниками, внешне напоминающих муравьёв, способных работать в вакууме без скафандров. Живые это создания или квазиживые механизмы, я уточнять не стал. Работу они выполнили быстро и сразу после её окончания были отправлены через портал обратно. В стены ниши были вплавлены анкера, к которым демпфирующими тяжами была подвешена станция. Теперь при рывке практически любой мощности мы застрахованы от удара о поверхность планетоида, и риска оказаться раздавленными врезавшейся в него кварковой звездой. Меня заинтересовал материал, из которого были изготовлены эти тяжи. Дело в том, что мы на Земле пока так и не смогли разработать ни одного материала, упругость которого не ухудшалась бы при температурах, близких к абсолютному нолю. Гена заявил, что сам не имеет представления о том, как и из чего он изготовлен, но обещал разузнать при следующем визите домой.

Теперь, после того как мы убрали станцию из промежутка между внутренней поверхностью планетоида и внешней поверхностью кварковой звезды, можно было приступать к следующему этапу. Теперь Бель выращивала сразу несколько тонких ложноножек и сквозь отверстия в планетоиде выпускала их к его внешней поверхности. Отверстия выбирались не абы какие, а направленные на ближайшие звёзды. Далее, меняя плотность антигравитита на конце ложноножки и знак воздействия нужно было переместить планетоид в требуемом направлении на обозначенное расстояние с определённой скоростью. При этом требовалось не сорвать звёзды с орбит и не спровоцировать их столкновения с другими небесными объектами в обозримом будущем.

Другим обязательным условием было ограничение до двукратных стартовых и тормозных ускорений самого планетоида. Почему именно двукратного? А это уже я постарался.

В юности мне попались на глаза несколько книг Головачёва – фантаста, который полтора века назад был широкоизвестным, но потом быстро отошёл на второй план. Сейчас его вообще мало кто вспомнит. А я прочитал. И единственное, что плотно отложилось в памяти, так это способ, которым герои его повествований, как правило, перемещались в космическом пространстве. Они двигались шпугом – с двойным ускорением до точки на середине пути, а потом с аналогичным же ускорением тормозились. Запало это мне тогда в память. Вот и сподобился реализовать. А что, мы с Иннокентием к двойной тяжести привычные – вон, сколько тренировались, да и для Гены она вполне допустима.

После того как Бель освоила передвижение, мы ещё более усложнили задачу. Выбрали достаточно плотный метеорный поток и начали курсировать галсами, пересекая его под разными углами. При этом Бель требовалось отбрасывать в стороны метеориты небольшого размера и изменять на противоположное направление движения более крупных тел.

Для плотных метеоритов небольшого размера сила воздействия и ускорение последующего движения не лимитировались, а для более крупных, в особенности тех, которые имели небольшую плотность, вводились ограничения ускорений, так чтобы они не превышали двукратных.

Бель схватывала всё буквально на лету, и обучение продвигалось очень высокими темпами. Дело в том, что её самой всё это очень нравилось, так как являлось не только развлечением, но и позволяло выстраивать в собственном теле всё большее количество новых связок, их пересечений, разветвлений и комбинаций.

Когда взаимодействие с метеоритами было доведено до полного автоматизма, мы направились к небольшой звёздочке спектрального класса G, обладающей планетной системой. Жизни на спутниках этой звезды не имелось, что позволяло нам тренироваться в полигонных условиях, не особенно задумываясь о последствиях наших действий.

Нам требовалось освоить передвижение в внутри системы, так называемый каботаж. Перед входом в систему я установил несколько ограничений. Во-первых, наши действия не должны были спровоцировать столкновений планет и их спутников, а также падение их на звезду. Во-вторых, нам самим следовало опасаться приближения к планетам, обладающим атмосферой, заходить в хромосферу звезды и в облака газа, буде они окажутся на пути. Дело в том, что внутренняя температура Бель составляла десятки миллиардов градусов. И мы вместе со станцией до сих пор не превратились в плазму только благодаря разделяющей нас прослойке вакуума, являющегося абсолютным теплоизолятором. Лучистый перенос энергии также отсутствовал по определению – кварковая звезда не испускала фотонов. Вот только в случае появления в промежутке между внутренней поверхностью планетоида и звездой даже сильно разреженного газа ситуация могла измениться кардинально. Антигравитит выдерживает любые температуры, но теплоизолятором не является. Поэтому молекула газа, прикоснувшаяся к его поверхности, мгновенно превратится в чрезвычайно горячую плазму. А дальше посредством броуновского движения и электронно-фотонных ливней начнётся перенос энергии.