Одиссея батьки Махно - Сергей Мосияш

Козловский проводил Нестора до трамвайной остановки, дождались нужного номера.

— Вот на этом. На четвёртой остановке сходи, там в двух шагах Анастасьевский. Привет Аршинову. До скорого.

Намётанным глазом Нестор выделил в снующих по переулку людях чекистов, слишком уж откровенно и бесцеремонно они изучали встречных, а главное, держались этакими хозяевами. Именно поэтому он не решился входить сразу в помещение Федерации, а наоборот, направился к закрытой двери Комиссариата внутренних дел, занимавшего внушительное здание.

Дёрнул за ручку, и тут же, ровно из-под земли, явился агент:

— Комиссариат откроется после трёх.

Махно явил на лице тень неудовольствия, словно сожалея, и не спеша направился к дверям Федерации, как бы желая убить время. Теперь, как он полагал, чекисты должны были потерять к нему интерес.

Лишь на третий день отыскал Нестор Аршинова — своего друга по каторге и учителя. Адрес его подсказали в Федерации:

— Аршинов — комендантом в отеле, что у Триумфальной площади.

— Да не комендант я, — засмеялся при встрече Аршинов. — А ради экономии живу у коменданта, тем более что он тоже был с нами в Бутырке.

— Кто?

— Бурцев.

— Ну тогда и меня приютите, надеюсь.

— Конечно. О чём речь.

Комендантская комнатёнка была невелика, но постель для Нестора приспособили между диваном Аршинова и столом. К вечеру Махно притащил свой чемодан с тамбовскими булочками, и они перед сном попили втроём чаек с сахарином, раздобытым Бурцевым на базаре. Хвалили булочки:

— В Москве такие разве что вожди едят.

— Да, скудновато у вас тут. Ещё ж и Украину немцам подарили, — пенял Махно. — Эдак, глядишь, через год-два перемрёте как мухи.

— Ты нас не пугай. Лучше расскажи, как там у вас?

— У нас на Екатеринославщине всё помаленьку налаживалось, в нашем уезде несколько коммун образовали, к севу готовились. Даже с вашей Прохоровской мануфактурой обмен наладили, мы им хлеб, они нам мануфактуру.

— Ну и как?

— А так. Властям не понравилось, что без них, видишь ли, обошлись. Арестовали вагоны с товаром. Пришлось силой отбирать. Правильно Кропоткин говорит, всякая власть — враг народа. И вот, пожалуйте, Брестский мир и у нас немцы. А хлеб вместо Москвы на Германию поплыл. Это как?

— А что с коммунами? — спросил Аршинов.

— Отступали вместе с войсками. Я свою первую отыскал аж в Царицыне, пристроил там на хуторе. Пусть переждут. Не вечно ж под немцем будем. Поднимем народ — выгоним.

Ночью, когда уже улеглись, Нестор признался Аршинову:

— Я, Пётр Андреевич, наверно, нынче отцом стал.

— Ну да? Почему наверно-то?

— Да в коммуне-то моя жена Настя на последнем месяце, вот-вот родить должна. Плакала. Просила остаться, подождать.

— Чего ж не остался?

— Так я к концу июня должен уже в Гуляйполе быть. А мне хочется с Петром Алексеевичем повидаться.

— С каким Петром Алексеевичем?

— Ну с Кропоткиным. Он же сейчас, кажется, в Москве?

— Да, в Москве. Но слышал я, собирается переезжать в Дмитров. А зачем он тебе?

— Ну как же. Наш теоретик, глава русского анархизма, поговорить с ним, посоветоваться. В Федерации-то нашей чёрт ногу сломит, кто во что горазд, всяк своё молотит. Оттого, наверно, и бессильны мы. Вон, большевики с левыми эсерами мигом революцию оседлали, теперь попробуй скинь их.

— Они сами себя съедят, Нестор. Грызутся меж собой. Добром это не кончится.

— Возможно. Но, думаю, анархистам и это не будет на пользу. Слишком мы разобщены.

А вы здесь, Пётр Андреевич, извини, занимаетесь болтовнёй. В Федерации разговаривал с анархистами. О чём, думаешь, горюют? О средствах. Мол, деньги нужны. Для чего? — спрашиваю. Газеты печатать. Это что? Большевики нас пулями, а мы их газетой. Так что ли?

Через день Махно отправился на Большую Никитскую в гости к патриарху анархии Кропоткину. Шёл с сердечным трепетом: как-то примет его старик, удостоит ли вниманием, что ни говори, революционер-то — революционер, а всё же из князей.

Но увидев доброжелательное лицо хозяина, открывшего ему дверь, Нестор как-то сразу успокоился и, поздоровавшись, представился с некоторой рисовкой:

— Ваш верный последователь, Нестор Махно.

— Очень приятно, — улыбнулся Кропоткин. — Проходите, товарищ Махно. Извините, мы тут уже сидим на чемоданах. Вот в это кресло, пожалуйста.

Махно опустился в глубокое кресло, Кропоткин сел напротив и, потирая сухонькие старенькие руки, спросил с искренней заинтересованностью:

— Вы откуда, товарищ? Вижу, что не москвич.

— Я с Екатеринославщины, из села Гуляйполе. Там ещё после февральской революции мы организовали секцию анархистов, отобрали землю у помещиков.

— Уже после февраля?

— Да, после февраля. Организовали три сельскохозяйственные коммуны, стали готовиться к севу...

— Это интересно, — вскинул седые брови старик. — Очень интересно, товарищ Махно. Насколько мне известно, ни Керенский, ни Ленин ещё и не думали об этом. На каких же условиях гм... основаниях вы их утверждали, коммуны эти?

— Ну как? Мы обобществили инвентарь, скот, поделили землю.

— А помещиков куда? Хозяев старых?

— Ну, им тоже предложили вступить в коммуну.

Кропоткин тихо засмеялся.

— А что? Равенство так равенство, мы им тоже земельный пай выделили.

— Ну и как они?

— Да посбежали все.

— Что? Без сопротивления?

— А мы их всех сначала разоружили.

Кропоткин, покачивая головой, улыбался поощрительно:

— Ну, товарищи, ну, молодчики... А как же губернское начальство? Оно-то чью сторону приняло?

— Конечно, не нашу. Грозить нам стали. А мы создали свой вооружённый отряд, а уезд объявили вольной территорией.

— Соня, — позвал негромко, но весело Кропоткин, и когда из кухни появилась жена, сообщил ей: — Слыхала, на юге на Екатеринославщине своя Парижская коммуна появилась. Вот товарищ Махно оттуда. Рассказывайте, товарищ, рассказывайте.

— А что рассказывать, — вздохнул Махно. — Сами знаете... Брестский мир. Немцы на Украине, где нам было устоять перед регулярной армией.

— Выходит, товарищ Махно, инициатива снизу из народа может давать свои плоды?

— Может, Пётр Алексеевич, вполне может. Если б нам не мешали.

— Это ещё раз подтверждает наш тезис, что всякая власть убивает инициативу масс. Любая, будь то диктатура, монархия или даже парламент.