Русский флот на чужбине - Никита Кузнецов

Судам, вышедшим из Севастополя, Евпатории, Ялты и Феодосии, на протяжении всего перехода благоприятствовала хорошая погода. Кораблям же, покинувшим Керчь, с погодой не повезло. Дувший норд-ост в ночь с 6 на 7 ноября превратился в семибалльный шторм. Из-за этого часто лопались буксирные тросы. Поэтому пришлось бросить в море катера «Ногайск» и «Пантикопея», предварительно сняв с них людей. Едва не погиб эсминец «Дерзкий», который практически не имел запаса топлива на борту и был приведен в Босфор на буксире транспорта «Далланд», пришедшего на помощь из Константинополя.

Единственной безвозвратной потерей при эвакуации Крыма стала гибель эсминца «Живой», вышедшего из Керчи. Он шел на буксире парохода «Херсонес». На борту «Живого» находилось 250 человек пассажиров из числа Донского офицерского резерва и эскадрона 17-го гусарского Черниговского полка. Однако команда буксира решила все-таки остаться в России, и на борт «Херсонеса» перешли командир эсминца П.А. Эмеретли и почти весь экипаж. На борту «Живого» остались лейтенант Е.И. Нифонтов, корабельный гардемарин B.C. Скупенский, прибывшие в Крым из Владивостока, и пять человек команды. При обрыве буксирного конца во время шторма экипаж «Херсонеса» не смог завести новый трос и снять людей. В итоге «Живой» был оставлен в море. Из-за отсутствия радиосвязи командование эскадры получило информацию о пропаже эсминца только в Константинополе. На поиски корабля отправился транспорт «Далланд», а также английские и французские эсминцы и посыльные суда. Но поиски в штормовом море результатов не принесли… Упоминание в одном сборнике документов данных о том, что «Живой» из-за поломки машин отбуксировали в Севастополь, не подтверждается документально[22]. Впрочем, возможность спасения команды «Живого» отмечал в своих мемуарах, написанных в 193 3 г., последний командующий Черноморским флотом вице-адмирал Кедров: «Без вести пропах, однако, м[иноносе]ц „Живой“, которого мы потом искали по всему Черному морю. Как потом выяснилось, он затонул недалеко от берега и почти все спаслись, но попали к большевикам — по-видимому была измена среди команды м[иноносц]а». На основании каких данных адмирал сделал такой вывод — неизвестно. Но практически все остальные эмигрантские источники, как мемуарные, так и документальные, указывают именно на гибель корабля со всем экипажем и пассажирами.

В бумагах русского морского агента во Франции В.И. Дмитриева, хранящихся в Государственном архиве Российской Федерации, автор обнаружил копию выписки из письма, адресованного неустановленному лицу вдовой погибшего на «Живом» лейтенанта Нифонтова и посвященного гибели миноносца. Многие моменты трагедии, описанные в этом письме, значительно отличаются от их традиционной интерпретации (в частности, в отчете Гутана и в известной книге Кадесникова), но тем не менее данный документ сообщает ряд деталей драмы. Приведем выписку полностью: «…познакомившись случайно со старшим лейтенантом Слав Александровичем Милошевичем и узнав, что он 2 месяца как приехал из Бизерты, я спросила его, не знает ли он о судьбе миноносца „Живой“. Вот что я услышала из его рассказа. Он капитан морской сербской службы, приехавший в Россию добровольцем, где был назначен командиром мин[оносца] „Дерзкий“, который заодно вместе ходил по Азовскому морю с „Живым“. Милошевич был приятелем Вашего мужа, где в Керчи они немало проводили вместе время и даже Ваш муж, знающий хорошо немецкий язык, учил его русскому языку. Незадолго перед эвакуацией, когда „Живой“ стоял в починке, Милошевич был назначен командиром буксира „Херсонес“. Во время эвакуации был получен приказ взять мин[оносец] „Живой“ на буксир, посадить 4 кавалерийский казачий полк и вести в Константинополь. Я, говорил Милошевич, и все там бывшие указали на несообразность приказа Командующего Флотом, т. к. „Живой“ имеет 7 пробоин свежезацементированных, но слушать было некому и „Живой“ был взят на буксир „Херсонесом“ с 380 человек на борту. Когда вышли в открытое море поднялся страшный шторм в 10 S баллов, канаты оторвались, и „Живой“ был отброшен от буксира волнами. „Херсонес“ все-таки после долгих усилий поймал его. Тогда Милошевич по радио предложил как другу Вашему мужу перейти к нему на пароход пока не поздно, но Ваш муж сказал, что как командир миноносца он оставить свое судно не может. Когда дошли до [в тексте оригинала — пропуск, скорее всего, должно было стоять слово „крен“. — Н.К.] под 48° „Живой“ оторвался снова. „Херсонес“ ловил его снова 10 часов, но шторм так увеличился, что „Живого“ все время уносило дальше и поймать его не было возможности. Выстрелили и [по] радио взывали о помощи, но она не пришла. Тогда по семафору Ваш муж передал, что вода заполняет офицерские каюты и на мин[оносце] страшная паника. Пускай „Херсонес“ сам спасается, идет в Константинополь и приведет помощь. „Херсонес“ пробовал еще раз поймать „Живого“, но тщетны были усилия. Последний раз семафором ваш муж передал: „Разыщите мою жену и передайте ей мое благословение и сыну“. „Херсонес“ ушел в Константинополь. По приходе Милошевич все доложил Беренсу [командиру 2-го отряда судов Черноморского флота, куда входил „Живой“. — Н.К], прося прийти на помощь „Живому“, но Беренс слишком долго собирался, тогда Милошевич обратился к французам, которые в сопровождении 2 минонощев английских вышли в море, но нигде следов от „Живого“ не осталось. Были посланы запросы [no]paдuo в Болгарию и [на] др. берега, но там тоже их не было, а прибить к сов[етским] берегам не могло, т. к. дул норд-ост. В Конст[антинополе] Вас Милошевич искал, но когда поехал на „Кронштадт“, то узнал, что Вы уехали на Лемнос. Его судно ушло в Бизерту и вот теперь, как сербский подданный он вернулся сюда…»[23]

Трагедия «Живого» является одной из тех тайн русской морской истории, разгадать которую, скорее всего, не удастся никогда.

Необходимо отметить еще один примечательный эпизод, о котором также поведал в своих воспоминаниях адмирал Кедров. Представители Франции, под покровительство которой генерал Врангель отдавал войска и корабли, настаивали на том, чтобы уже при уходе из русских портов русские корабли и суда подняли французские флаги. В противном случае, говорили они, русский флот не сможет войти в Босфор. На это Кедров вполне резонно заметил, что в Босфор он войдет, т. к. во-первых, Андреевский флаг, пусть формально, но пока признается всеми, кроме большевиков, во-вторых — в случае каких-либо затруднений у русских кораблей хватит орудий и снарядов для разрешения непредвиденных инцидентов силой. В ответ адмирал Дюмениль пожал Кедрову руку и сказал: «Адмирал, я вас понимаю». В итоге решили поднять французские флаги на фор-стеньгах мачт, за кормой же уходящих на чужбину русских кораблей по-прежнему развевались Андреевские флаги.

Покидая русскую землю, генерал Врангель издал приказ, который весьма красноречиво говорит о состоянии и настроении Русской армии и Черноморского флота: «Русская Армия, оставшись одинокой в борьбе с коммунизмом, несмотря на полную поддержку крестьян, рабочих и городского населения Крыма, вследствие своей малочисленности, не смогла отразить натиск во много раз сильнейшего противника, перебросившего войска с польского фронта. Я отдал приказ об оставлении Крыма, учитывая те трудности и лишения, которые Русской Армии придется перетерпеть в ее дальнейшем крестном пути, я разрешил желающим остаться в Крыму. Таких почти не оказалось. Все казаки и солдаты Русской Армии, все чины Русского флота, почти все бывшие красноармейцы и масса гражданского населения не захотели подчиниться коммунистическому игу. Они решили идти на новое тяжелое испытание, твердо веря в конечное торжество своего правого дела. Сегодня закончилась посадка на суда, везде она прошла в образцовом порядке. Неизменная твердость духа флота и господство на море дали возможность выполнить эту беспримерную в истории задачу и тем спасти Армию и население от мести и надругания. Всего из Крыма ушло около 150 000 человек и 120 судов Русского флота.