Владимир Богомолов. Сочинения в 2 томах. Том 1. Момент истины - Владимир Богомолов

Отстранив брившую его толстую парикмахершу, капитанартиллерист с мыльной пеной на лице и салфеткой на груди поднялся в этот миг из кресла и шагнул к старшине.

— Встаньте! — потребовал он.

Старшина, не понимая, поднялся, планшетка болталась у голенищ его щегольских сапожек.

— Трепач! — вдруг резко сказал, вернее, выкрикнул капитан. — С вашим языком не в авиации служить, а коров пасти!.. Идите отсюда!..

Мастера обернулись на шум; весь красный, старшина еще какое-то время продолжал стоять, затем медленно прошел к выходу и, поймав участливый взгляд смазливой парикмахерши, остановился вполоборота у двери и попытался улыбнуться: улыбка получилась растерянная и неестественная; вся развязность и бойкость сразу слетели с него. Постояв так секунды, он вышел. Младший лейтенант — летчик, с которым он говорил, — покраснел как кумач; все молчали.

— Вы мне йодом помажьте, — негромко промолвил в наступившей тишине старому мастеру лейтенант; он менее других обратил внимание на это небольшое происшествие, он был занят осмотром пореза и заметно тревожился. — А то, знаете...

— Не извольте беспокоиться, — услужливо заметил чернявый. — Сделаем в лучшем виде...

Капитан-артиллерист снова сел в кресло и, подергивая головой и нервно поправляя салфетку у воротника, с возмущением говорил в это время парикмахерше:

— Трепется и трепется. Как баба! Противно слушать!..

— И верно! Мы, женщины, куда как разговорчивы, — вдруг не к месту певучим голосом сказала парикмахерша, игриво и весьма глупо улыбаясь. — Все от простоты нашей, откровенности!.. И страдаем всегда за это...

— Уж вы откровенны! — мрачно и с раздражением сказал капитан. — Трепачишка чертов! Сопляк!.. — Он никак не мог успокоиться. — Знаю я вашу простоту, — он похлопал себя по шее, — на своей шкуре испытал!

И, проведя ладонью по выбритой щеке, тем же злым, возбужденным тоном спросил:

— Вы думаете, он летает?.. Писарюга какой-нибудь! Или на аэродроме самолетам хвосты вертит. А я вгорячах промашку дал: его, разгильдяя, в комендатуру отправить надо было!..

Между тем лейтенанту приложили к лицу горячую салфетку — компресс.

— Я за вами, — поднимаясь, напомнил Андрей сержанту. — Сейчас п-приду...

Выйдя из парикмахерской, лейтенант, подстриженный и похорошевший, взглянул на часы, закурил и неторопливой походкой направился в сторону станции. Андрей на значительном расстоянии следовал за ним.

Как и большинство его сверстников, лейтенант с откровенным интересом поглядывал на встречных девушек и молодых женщин; остановился у афиши кино, прочитал, попытался заговорить с худенькой блондинкой, впрочем, безуспешно. Пошел дальше, вид у него был довольно беззаботный, однако он не забывал отдавать честь, причем делал это четко, с той легкостью, какая отличает служащих в армии не первый год. У железнодорожного переезда он бросил окурок, который, как перед этим и спичка, был тут же украдкой подобран Андреем.

Во всем облике лейтенанта, в его фигуре, лице, походке, поведении и обмундировании, не было ничего примечательного или необычного, как говорится, не на чем взгляд остановить; за годы войны Андрею приходилось видеть десятки, если не сотни, таких юношей в военной форме.

Вслед за лейтенантом Андрей вышел на пристанционную площадь, где вдоль штакетника стояло несколько автомашин.

— Товарищ полковник, — послышалось совсем рядом, — разрешите...

Андрей обернулся и буквально в двух метрах от себя увидел стоящего навытяжку возле полуторки Таманцева и рядом с ним двух незнакомых усмехающихся офицеров — капитана и старшего лейтенанта, как догадался Андрей, прикомандированных.

— Виноват, — дурачился Таманцев. — Разрешите обратиться...

— Т-ты еще не уехал? — не обращая внимания на подначку, удивился Андрей и, жестом подозвав Таманцева, указал взглядом на идущего впереди, метрах в сорока, лейтенанта.

Таманцев посмотрел и сразу сделался серьезным.

— Где ты его достал?

— В п-парикмахерской.

— Молодчик!

Таманцев уже принял решение и, оборотясь, велел двум офицерам:

— Ждите меня!

Он и Андрей последовали за лейтенантом. Тот направился в конец станции, где возле столовой продпункта, очевидно поджидая его, стоял круглолицый капитан.

— Вот и второй, — обрадованно сказал Таманцев и посмотрел на часы. — Без трех минут четыре... Надо полагать, они условились здесь встретиться...

* * *

Капитан и лейтенант обедали долго, около часа, по-видимому никуда не торопясь. Тем временем Таманцев и Андрей лежали на траве за низкорослым крапивником метрах в пятидесяти от столовой. В тени места, пригодного для наблюдения, поблизости не было, приходилось снова жариться на солнце.

Таманцев внимательно рассмотрел окурок, затем сравнил две обгорелые спички — брошенную лейтенантом и найденную в лесу на поляне, — они оказались разными.

— Все это фактики... — вздохнул он и, бережно завернув окурок и спички в старое письмо, уложил в плексигласовый портсигар и спрятал в карман.

— Топаешь целый день, — заметил он погодя, — и дела будто не делаешь, а устанешь как собака и проголодаешься. Ты ел чего?

— Нет.

— И я тоже. — Таманцев жадно потянул носом, ему все казалось, что от столовой доносится запах мясного борща. — Сейчас бы чего-нибудь кисленького... — мечтательно произнес он, — вроде жареного поросеночка!.. С хренком! И пивка бы пару бутылочек со льда...

Андрей угодил рукой в крапиву и, растирая ожженное место, осматривал небо.

— Ну и ж-жарынь... Как бы грозы не было.

— Грозой сыт не будешь... А они обедают, — кивая в сторону столовой, не унимался Таманцев. — Сегодня там борщ мясной с помидорками и гуляшик с макаронами. Такой гуляшик — пальчики оближешь!

— А ты откуда з-знаешь?

— А я не знаю, я только так думаю... Да-а, пожрать не мешало бы! Как говорил товарищ Мечников, еда — самое интимное общение человека с окружающей средой. А уж он-то соображал...

Таманцев дважды со стороны кухни подходил к продпункту и заглядывал в уставленный длинными столами большой зал, но зайти внутрь не решился: кормили маршевый эшелон, в столовой, как и вообще на станции, было многолюдно, но офицеров — единицы. И рисковать — вести наблюдение в самом помещении — не стоило, тем более что круглолицый капитан и лейтенант сидели за столом одни.

Когда же, пообедав, они вышли из столовой, закурил только лейтенант; капитан, очевидно, был некурящим.

Медлительной походкой сытно пообедавших людей они направились в расположенный рядом агитпункт, где, сидя у открытого окна, минут пятнадцать читали газеты.