Четырнадцатое, суббота - Владимир Жариков

Пока я оказывал своему пациенту первую медицинскую помощь, он почти не реагировал на меня и бубнил что-то про Кузькину мать и перечислял имена тех, кому собирался ее показать. В список предполагаемых созерцателей этой самой матери вошел и сам властелин Алмазной долины без полного упоминания всех его титулов, а панибратски названный просто Бэбэ. Еще Емеля сетовал, что предупреждала же его, мол, щука, и вообще, кой черт понес его на эту галеру, то есть на государственную службу. Потом, отойдя немного от шока, он попытался сфокусировать взгляд на моем лице:

- Ты лекарь?

- Вообще-то нет. Я только оказал вам первую помощь.

- Спасибо, - произнес он. И учтиво добавил: - Я очень признателен.

Толпа практически разошлась. Только два пацаненка бегали вокруг и выкрикивали дразнилки типа: "А наш дядя Емельян был сегодня слишком пьян!". Лешек цыкнул на них, и пацаны испарились. И еще два мужика дрались неподалеку.

- Эй! Эй! В чем дело? - спросил Вольф.

- Он мне должен два гроша!

- Нет, это он мне должен два гроша!

Не прекращая своего занятия, ответили мужики.

- Я поставил два гроша на то, что Емеля полетит.

- А я - на то, что НЕ полетит.

- Стоп, стоп, стоп! - сказал я. - А ну-ка, брейк! Давайте разберемся.

Мужики нехотя перестали мутузить друг друга и уставились в мою сторону.

- Короче, Емеля взлетел или не взлетел?

- Ну, взлетел.

- Значит ты, - я ткнул пальцем в одного из мужиков, - платишь вот ему за то, что он полетел.

- Так я и говорил, что он полетит!

- Тогда он платит тебе два гроша.

- Но он же упал! - возмутился второй.

- Погоди. Поскольку полет не состоялся, ты получаешь с него свои два гроша обратно. Ясно?

- Ясно. Так мы что, выходит, оба при своих остались?

- Выходит так.

- Ну, тогда ладно, пошли домой.

Тем временем Емеля собрал в кучу обломки своего аппарата и пытался взвалить их на себя.

- Погоди, не парься, - сказал Лешек. - Дай помогу.

По примеру Лешека мы все вызвались помочь незадачливому авиатору.

- Куда нести-то?

- Да вон, рядом. Туда, за поле.

Примерно в пятистах метрах от места аварии виднелся сарай, за ним изба и вдалеке еще какие-то строения. В ту сторону Емеля и махнул рукой. Пройдя пустырь, мы оказались на подворье, обнесенном реденьким плетнем. Это был крайний двор небольшой пригородной деревушки. В сарае, куда мы и внесли обломки, располагалась вполне прилично оборудованная мастерская. Тут был верстак, тиски большие и малые, точило, токарный и сверлильный станочек с ножным приводом как у швейной машинки. Емеля пожал нам руки и осыпал благодарностями с ног до головы. Мы уже собрались откланяться, но он остановил нас:

- Послушайте, господа, у меня есть прекрасное заморское вино. Не сочтите за дерзость предложить вам пропустить со мной по стаканчику.

Я хотел со столь же изысканной вежливостью отказаться, сославшись на занятость и отсутствие времени, но Вольф опередил меня, приняв предложение.

- Отчего бы ни выпить вина с хорошим человеком!

Емеля потянулся к шкафчику над верстаком. Я подумал, он достанет оттуда бутылку, и мы расположимся прямо тут, в мастерской, среди реек, трубок и всяких инструментов, но Емеля достал не бутылку, а одежную щетку. Приведя в порядок свой кожаный прикид и повесив на гвоздик гладиаторский шлем, он пригласил нас пройти в избу.

С крыльца ему навстречу кинулась моложавая женщина неопределенного возраста с распущенными волосами.

- Убился! Покалечился! Горюшко ты мое! Говорила, и мне надо было идти с тобой, почему не позволил? - заголосила она, бросаясь Емеле на шею.

- Потому, Марьюшка, что я тиран, деспот и самодур, - ответил он, обнимая жену. - Чего расстроилась, ничего же не случилось! Ну, довольно реветь, стыдно же перед гостями. Собери-ка нам на стол лучше.

Мы вошли в избу и уселись за широкий дубовый стол. На столе в мгновение ока (куда там бабкиёжкиной самобранке) появилась картошка с грибами, моченые яблоки, домашняя колбаса, сало и кувшин с вином. С печки за нами с интересом наблюдали две пары любопытных глаз. Глаза принадлежали двум девчонкам, очевидно близняшкам, октябрятского возраста. Лешек состроил им рожу и глаза спрятались в дальнем углу.

- Чего испугались, дурехи? - сказал Емеля. - Дядя пошутил, он добрый.

Две милые мордашки снова показались из темноты, но пойти на контакт, все-таки, не решались.

- Это наши младшие, - пояснил Емеля, - Муська и Дуська. Покамест тушуются. Ничего, пообвыкнут, прибегут, еще не отвяжутся. А старшой наш, Степан, в университете еще, допоздна учится.

- На мага учится? - спросил Лешек.

- Не, он у нас прагматик. По коммерческой части. Ни механиком не захотел стать, ни чародеем… А Марьюшка моя знаете кто?

- Ой, да прекрати, Емеля, - хозяйка опустила глаза и залилась румянцем.

- Да ладно, чего там, все свои. Царевна она у меня, так-то вот. Бывшая только. А вообще, царская дочь, правда-правда.

Вино и впрямь оказалось отменным. Мы выпили за знакомство, за хозяйку-царевну, за хозяина-изобретателя.

- Скажи, Емеля, - спросил я, - зачем тебе понадобилось строить махолёт? Это же тупиковый путь развития авиации.

- По своей воле ни в жисть не стал бы, да только человек я подневольный. И черт же дернул меня пойти на службу государственную! Вы, как я погляжу, люди приезжие, судя по одежке, по выговору, да еще потому, что помочь мне взялись. Многого, наверно, из тутошних дел не знаете.

- Не знаем, - подтвердил я. - Но очень хотели бы знать.

- То длинная история, долго сказывать.

- А мы не торопимся. Если только вас стесняем, так можно и в сарай… То есть в мастерскую перебраться.

Лично мне очень хотелось выяснить, что же это, в конце концов, за город и что в нем, черт возьми, происходит.

- Ничего-ничего, - ответила Марьюшка. - Мы гостям всегда рады, а уж Емеле-то выговориться ох как хочется.

Мы пропустили еще по стаканчику чудесного вина и уставились на Емелю. Тот покряхтел немного, собрался с мыслями и начал свой рассказ.

- Поймал я как-то раз в проруби щуку. Совершенно случайно. Черпанул ведром, а она - вот она, из ведра выпрыгнула, здоровая, однако, на льду трепыхается, а в прорубь назад попасть не может.

- Ну и что мне, - говорю, - с тобой прикажешь делать? Выпотрошить, да на сковородку кинуть? Или в суп?

А она молчит, как рыба об лед, хвостом только тук, да тук.