Ключ от бездны - Илья Масодов

— Я узнаю те слова, — сдавленно, натужно шепчет Наташа. — Я вижу ее насквозь, все страницы. На всех страницах написано одно и то же, — веки ее медленно смыкаются и растворяются вновь. — Почему она не убила меня стразу? — тихо спрашивает Наташа. — Почему не дала мне ножом в живот? Те слова горят у меня внутри, как проглоченные огненные зерна! Кто разрежет мне живот, чтобы вынуть их?

— Таких как ты только заведенным способом убивать положено, — схаркивает гноем дед Григорий, держась за свое распоротое нутро. — На коленки надобно поставить, платьице на груди расстегнуть, нож воткнуть под дыхальце, и вверх рвануть, вспороть так, чтобы сердце видно стало, вынуть его, от корешков всех обрезать, как овощ. Так же просто тебя не убьешь, а то не ровен час — тело поменяешь, и ищи тебя потом. Я-то знаю, видел, как кончают таких.

— Она сказала — война теперь будет, — говорит Люба. — Потому что мертвые убили живых.

— Кто сказал? — Наташа резко переворачивается на спину, раскрывая ладони.

— Эта.

Наташа стонет, лицо ее искажается мучительной болью.

— Теперь нам всем конец, — глухо произносит она.

Над солнечной аллей, где расплылись алые лужи крови и лежат искалеченные тела, ясно и глубоко звонит церковный колокол.

— Живые придут теперь сюда и сожгут ваши могилы! — вдруг пронзительно кричит Наташа, дернувшись по земле. — Живые придут сюда, и с ними придет большой огонь!

— Мы разорвем живых на части! — злобно тявкает Алексей Яковлевич. — Им нечего делать на нашей земле!

— Войны еще может не быть, — шепчет Жанна. — Если ты отдашь Наташу. Тогда живые сожгут только это одно кладбище.

— Нет, — твердо говорит Люба. — Наташу я им не отдам.

— Я люблю тебя, — шепчет Наташа, раскидывая руки в стороны.

— Ни Наташи не отдам я им, — говорит Люба, и голос ее обретает невиданную, скрытую от нее самой силу. — Ни вечной свободы!

— Я люблю тебя, — повторяет Наташа. — Но ты не должна жертвовать ради меня своей жизнью. И множеством живых и мертвых. Если Бог начнет войну, он победит. Воевать с Ним бессмысленно. Он всегда побеждает.

— Я не хочу больше жить на краю бездны! — ожесточенно кричит Люба. — Я хочу воевать! Я, хозяйка мертвых, хочу воевать!

— Слава вечная! — разражаются захлебывающимся воем мертвецы. — Слава вечная!

— Пусть Мертвый Бог придет ко мне, на мою землю! Я хочу увидеть Его! — неистово вопит Люба, вскочив уже на ноги. — Почему Он не придет, не покажет Своего лица?! Пусть Он убьет меня здесь, сейчас! Почему я еще жива?!

— Мертвый Бог не будет воевать сам, потому что не может, — зло говорит Жанна. — Он пошлет живых. Живых, осквернителей могил.

— Не хулите Господа, — жалобно стонет Валентина Горлова, опускаясь на колени возле одного из растерзанных людей и очарованно глядя в его рваные глаза. — Лучше умереть навеки, чем разрушить весь мир! Война живых и мертвых — это же конец света!

— Свет — вечен! — говорит Люба, ясно понимая, что говорит правду. — Бог — мертв!

Валентина Горлова падает ниц и корчится на кровавом трупе, пораженная разъедающей ее гнилое мясо сыпью.

— Слава вечная! — во всю глотку орет дед Григорий, по-рачьи выпучив на Валентину белые глаза.

— Мертвые встанут! — продолжает свой визгливый рассказ Люба. — Живые умрут и тоже станут мертвыми! Камень и железо!

— Камень и железо! — завывает толпа. Мертвецы бросаются к могильным оградам, ломая их и яростно вооружаясь. Некоторые подбирают с асфальта оружие живых.

— Тут недалеко мемориальный комплекс, — говорит Жанна. — Там братская могила, солдаты лежат. Туда нужно идти.

На мемориальном комплексе мертвые солдаты грозно выворачиваются из-под земли, сдвигая свекольные гранитные плиты, которыми потомки стремились навеки вдавить их в земляные ложа. Люба выкрикивает имена погибших, золотом вырезанные на полированной стене, где укреплено металлическое изображение усатых профилей в касках, увитых запыленными лаврами славы, Люба выкрикивает их имена по очереди, и все воины встают, как один, выстраиваясь в шеренги для новой битвы.

— Вы снова пойдете в бой! — кричит Люба, воздвигнутая сильными солдатскими руками на широкое ребро священной стены. — Мы повсюду зажжем вечный огонь вашей славы! Вы навсегда вернетесь на землю, за которую пали! Мертвый Бог хочет лишить нас памяти! Он хочет сжечь нас пламенем времени! Живые забыли силу мертвых! Живые возомнили себя хозяевами земли!

Речь ее прерывает оглушительный, звериный вой.

Полчаса спустя полки смерти обрушиваются на город. Церковный колокол умолкает, когда звонаря сбрасывают из окна колокольни. Его тело разбивается об асфальт. Голубиные стаи поднимаются вверх, как рябящие серые облака. Ты слышишь, мертвые поднялись на бой! Их армия не знает потерь, их число умножается непрерывно. Они разбивают витрины и стекла трамваев, они валят фонарные столбы. Ничто не устоит перед их нечеловеческой силой!

Они врываются в церкви и срывают иконы со стен, внутренности служителей выпускают из надутых животов на алтари, с насосным звуком выходит воздух из вспоротого живота, и дымится зловонным паром на месте воскурения ладана! Дома горят как жаровни неистовым пламенем, дети кричат за лопающимися стеклами, кто спасет теперь ваших детей, сгорающих заживо, зачем забыли вы силу мертвых их бесконечный гнев, их власть над живыми, призракам поклонялись вы, идолам пустым!

Они выволакивают блудниц из домов, полусонных, стонущих с похмелья, они разрезают им животы, юным блудницам, школьницам, первокурсницам, шеи которых тонки, а глаза так чудесно зеркальны, они разрезают им животы, они ищут там детей и не находят, о, юные дочери наши, о которых рыдали мы на смертных одрах, где зародыши ваших чрев? Вытравлены, выжжены огнем ненависти, что так свободно пылает ныне в пустых молодых сердцах! Смерть вам, дочери, дочери наших дочерей! Они ломают им тонкие шеи, юным блудницам, выворачивают руки, выдавливают глаза, вырывают челюсти, разбивают головы о бетон, отжигают недоразвитые груди, — освободить кровь, освободить кровь вы должны, так говорит она, маленькая, чистая, живая, которой имя — правда! И мужчин убивают они, злых и покрытых шерстью, тощих и очкастых, и ожиревших, как свиньи, и женщин убивают они, похотливых и злых, отупевших и чувственных, взрезают им горла посреди кухонь, на глазах вопящих детей, и стариков убивают они, скрюченных и скорченных, кривых и косых, слюнявых и высохших на пляжах Леты, и старух убивают они, жадных и выживших из ума, морщинистых и одышливых, всех убивают они, и ручьями льется по мостовым кровь, как прорвавшиеся потоки ливня, и дымятся повсюду изуродованные тела — слава вечная!

— Освобождайте кровь, освобождайте кровь! — кричит Люба, стоя на ступенях одной длинной лестницы. — Пусть течет куда хочет! Выбивайте мозги из голов, выбивайте мозги на землю, пусть солнце высушит их, пусть мухи съедят их!

В одиннадцать часов утра подразделение солдат в защитной форме высаживается из грузовиков возле мемориального комплекса и открывает по небольшой группе мертвецов огонь из автоматов с разрывными пулями и ручных гранатометов. Уничтожив противника, солдаты заливают братскую могилу горючей смесью и поджигают саму землю. В этот момент в пяти кварталах к югу отряды мертвых берут штурмом жилые дома, вышвыривая из окон детей, а взрослых убивая внутри. Особенным зверством отличается некий безымянный солдат, прозванный Иваном Рябым, потому что истлевшая во многих местах его рубаха сплошь заляпана кровью, который согнал детей из нескольких домов на крышу девятиэтажной новостройки и заставил прыгать вниз. Рассказывают, что последние дети только ломали себе конечности, падая на мягкую кучу тел, но товарищи Ивана добивали их внизу пожарными лопатами и топорами.