Смертельная скачка - Дик Фрэнсис

Я возразил, что, насколько мне известно, он член Скакового комитета, пригласившего меня приехать и провести расследование.

— Ларе Бальтзерсен попросил вас, — резко бросил он. — Я был против. И во вторник сказал, что я против.

— Чем скорее я получу ответы на вопросы, — объяснил я, — тем скорее уеду. Но не раньше.

— Чего вы хотите? — Он смотрел на меня с неприязнью.

— Полчаса в вашем доме. В любое подходящее для вас время, кроме второй половины дня завтра.

Он раздраженно назначил встречу на воскресное утро. Его элегантная худая жена демонстративно зевнула, они оба повернулись и ушли, совсем не заботясь о вежливости.

— Поняли, что я имел в виду? — спросил Арне.

— Да, вот уж действительно. Очень необычно, вы не находите?

— Необычно?

— Богатые обычно не ведут себя так.

— Ты знаешь так много богатых людей? — В вопросе Арне явно звучал сарказм.

— Я встречаюсь с ними каждый день. Они владеют лошадьми, которые участвуют в скачках.

Арне признал, что не все богатые обязательно чудовища, и ушел по своим служебным делам. Я отправился искать Падди О'Флагерти и нашел его во время пятиминутного перерыва между двумя заездами.

— Коричневый конверт с порнографией? — повторил он. — Боб никогда не говорил мне об этом. — Он усмехнулся, и вдруг неясное воспоминание вынырнуло на поверхность. — Постойте, я соврал. Тогда летом он говорил, что ухватил лакомый кусочек, понимаете? Боб всегда придумывал, как заработать легкие деньги. Такой он был. И вот в тот день он мне вот так подмигнул и показал уголок конверта в своем саквояже. Он сказал, что там такое, что волосы встанут дыбом. Ну, я говорю: покажи, а он говорит конверт так заклеен, что не открыть, а то останутся следы. Вот интересно, а ведь я только сейчас вспомнил.

— Когда Боб приезжал в последний раз, он ничего не говорил, дескать, опять привез конверт?

— Нет, ни слова. — Падди покачал головой.

— Из аэропорта он приехал прямо сюда? — спросил я, немного подумав. — К примеру, он приехал вовремя?

— Вот что я вам сейчас скажу. Нет. — Падди сдвинул брови, сосредоточенно вспоминая. — Он опоздал. Я даже подумал, что он пропустил самолет и приедет утром. Но потом подкатило такси, и он тут как тут. Сияющий. Он в самолете купил бутылку бренди, и, уверяю вас, в ней немного оставалось, когда мы пошли спать.

— О чем вы говорили?

— Боже ж мой, разве я помню. Столько времени прошло.

— Вы, должно быть, часто вспоминаете ту ночь?

— Ладно, подумаю. — Он вздохнул, наверное, проклиная мою настойчивость, но попытался вспомнить. — О лошадях, конечно. Мы болтали о лошадях. Не помню, чтобы он объяснил свое опоздание или чего-то такое... Точно, я тогда подумал, что опоздал самолет. Вот и все.

— Я проверю, — заметил я.

— Постойте, есть еще одна вещь, которую он сказал... Позже, когда мы уже набрались до бровей, тут-то он и брякнул: «Падди, кажется, я засветился». Да, так он и сказал. «Падди, кажется, я засветился». Ну, я спросил, о чем это он, а Боб не ответил.

— Вы настойчиво спрашивали?

— Настойчиво? Боже ж ты мой, конечно, нет. Ох-хо-хох... Боб прижал палец к губам и покачал головой. Понимаете, он был какой-то будто связанный. Ну, я тоже прижал палец к губам и покачал головой. В тот вечер он вроде как бы чувствовал какую-то опасность, понимаете?

Я понимал. Чудо, что Падди вообще вспомнил тот вечер.

* * *

День иноходью приближался к вечеру. Лошадь, что тренировал Гуннар Холт, выиграла стипль-чез: жеребец Пера Бьорна Сэндвика, Уайтфаер, пришел первым, что разозлило Рольфа Торпа, скакун которого занял второе место. Пера Бьорна не было на соревнованиях, он вообще редко приезжал по четвергам, потому что его отлучки подавали бы плохой пример сотрудникам.

Об этом мне тоном, выражающим полное понимание и одобрение, сообщил Ларе Бальтзерсен. Самому Бальтзерсену приходится уезжать с работы, потому что он председатель, и служащие понимают, что это его долг. Он вынужден всю жизнь играть роль прогульщика, потому что обязан видеть, как стартер махнет флагом. Я считал такие благородные правила немного обременительными, но он восхищался ими.

Ларе и я пересекли скаковую дорожку, поднялись на башню и смотрели на пруд внизу. От легкого бриза по поверхности шла рябь, и он теперь не казался таким мирным, как в первый раз, когда я увидел его. Сейчас он был такой же мутный и грязный, как в тот день, когда нашли мертвое тело. Лебеди и утки исчезли.

— Скоро наступят морозы, — заметил Ларе Бальтзерсен, — и снег покроет ипподром на три-четыре месяца.

— Сегодня похороны Боба Шермана, — сказал я. — В Англии.

— Мы послали соболезнующее письмо миссис Шерман, — кивнул он.

— И чек, — добавил я, потому что его имя тоже было в Эммином списке. Он чуть махнул рукой, мол, не стоит об этом упоминать, но, по-моему, был искренне доволен, когда я рассказал, как высоко Эмма оценила их доброту.

— Боюсь, что мы не очень по-доброму относились к ней, когда она была здесь. Миссис Шерман так настойчиво требовала найти мужа. Но, вероятно, отчасти благодаря ее настойчивости мы попросили вас приехать. В любом случае, я рад, что у нее не осталось горечи от того, как мы пытались избежать ее бесконечных вопросов. У нее есть право упрекать нас.

— Она не такой человек.

— Вы хорошо ее знаете? — Он остановился и посмотрел на меня.

— С тех пор, как началась эта история.

— Сожалею, что мы так относились к ней, — продолжал он. — Я часто об этом думаю. Послать деньги — еще не значит искупить вину.

Я согласился с ним и не стал утешать. Он печально смотрел вдаль, куда уходили скаковые дорожки. Может, больная совесть и подтолкнула его пригласить меня приехать второй раз.

После следующего заезда мы вместе пошли в весовую.

— Вы были в служебной комнате в тот момент, когда Боб Шерман всунул в дверь голову и мог увидеть мешки с деньгами, лежавшие на полу, — сказал я.

— Правильно, — согласился Ларе.

— Хорошо... Какой был вопрос?

— Какой вопрос? — Он озадаченно взглянул на меня.

— Присутствовавшие в комнате утверждали в полиции одно и тоже. Вы все заявили: «Боб Шерман заглянул в дверь и задал вопрос». Так какой был вопрос?

— Разве это имеет отношение к его исчезновению? — Бальтзерсен выглядел искренне удивленным.

— Какой был вопрос?

— Не помню. Уверяю вас, совершенно пустяковый, иначе, безусловно, мы бы в полиции сказали о нем.

К нам присоединился Арне, и Ларе спросил у него, не помнит ли он случайно, чего хотел Боб, когда всунул голову. Арне тоже страшно удивился и ответил, что не имеет ни малейшего представления, к тому же он был занят и, вероятно, даже и не слышал слов Боба. И тут директор ипподрома сказал, что попытается вспомнить, ведь именно он и ответил на вопрос Боба.