Гитлер. Последние десять дней. Рассказ очевидца. 1945 - Герхард Больдт

— Держите ваших людей и автомашины готовыми к действию, — распорядился я и, вернувшись в совещательную комнату, доложил генералу обстановку. Кребс немедленно связался по телефону с фюрером, чтобы добиться разрешения на перемещение нашей штаб-квартиры, но Гитлер вновь ответил отказом. Глядя на лица участников совещания, было нетрудно догадаться, что все они думали об уготованной им участи — вскоре очутиться в советском лагере для военнопленных.

Через короткий промежуток времени последовал телефонный звонок из Бургдорфа, который передал приказ Гитлера: всем войскам, сражающимся по обе стороны Эльбы между Дрезденом и Дессау-Рослау, с наступлением темноты отойти к Берлину, освободив пространство для беспрепятственной встречи американцев и русских.

Но, как часто уже бывало в этой войне, русские повели себя совсем иначе, чем мы от них ожидали. Несмотря на отсутствие немецких воинских частей в южном направлении, их танки не двинулись с места, а продолжали угрожать Берлину, находясь примерно в 15 километрах от нашей штаб-квартиры. Наконец в 13.00 нам поступил приказ Гитлера переехать в Потсдам-Айхе и занять бывшие казармы военно-воздушных сил. Одновременно сообщалось, что совещание в имперской канцелярии состоится в 14.30. Необходимо было срочно подготовиться к передислокации. Отключив напоследок телефонную связь, я ровно в 14.00 миновал входные ворота комплекса Майбах-II и с колонной автомашин административного отдела Генерального штаба взял курс на Потсдам. Генерал Кребс с адъютантом выехали туда же пятнадцатью минутами раньше.

По шоссе нескончаемой вереницей двигались сотни тысяч людей на повозках, велосипедах, но большинство пешком с ручными тележками и детскими колясками — все стремились на запад, куда-нибудь, лишь бы уйти подальше от вражеских войск. Повсюду на городских и деревенских заставах занимали боевые позиции наши танки. На возведенных наспех искусственных заграждениях и баррикадах играли дети, по-настоящему еще не осознававшие весь трагизм надвигавшейся смертельной опасности. С бумажными шлемами на головах и деревянными мечами в руках, они весело махали нам, желая доброго пути. С трудом пробиваясь сквозь плотный поток беженцев, мы стремились в Потсдам. Ехавший навстречу мотоциклист рассказал нам, что русская артиллерия уже обстреливает центральную часть Берлина, на Доротеештрассе якобы уже имеются первые жертвы среди гражданского населения.

В этот момент в имперской канцелярии шло последнее совещание с участием фюрера. К сожалению, мне не довелось на нем присутствовать: пришлось руководить перевозкой штабного имущества. Однако, как только фон Фрайтаг-Лорингхофен и генерал Кребс вернулись в штаб, они информировали меня о ходе совещания. В последний раз Гитлер собрал в своем обширном кабинете всех военных, партийных и государственных руководителей, которые еще пребывали в столице Третьего рейха или где-нибудь поблизости. И совещание началось 22 апреля, как обычно, с доклада Йодля и Кребса. Гитлер слушал довольно безучастно и, только когда Кребс заговорил о военных действиях на территории между Судетами и Штеттином, заметно оживился и стал проявлять интерес. Со слов Кребса, к тому моменту русские юго-западнее Берлина достигли рубежей восточнее линии Тройенбритцен — Белиц — Тельтов. К северу от столицы бои развернулись на подступах к Лихтенбергу, Нидешёнхаузен и Фронау. Танки противника были уже замечены на Пренцлауераллее. В ходе предпринятых отчаянных атак противник занял Ораниенбург. Это означало, что через день или самое большее через два Берлин окажется в плотном кольце вражеских войск. На этом месте Гитлер прервал докладчика и спросил, где находится генерал СС Штейнер со своей армейской группой. Дело в том, что еще 20 апреля фюрер приказал нанести мощный фланговый удар по войскам противника, наступавшим на Ораниенбург. После непродолжительной паузы Гитлеру объяснили, что фланговая атака не состоялась и что только из-за переброски наиболее боеспособных частей, оборонявших Берлин, в помощь Штейнеру русским удалось преодолеть ослабленную оборону к северу и северо-востоку от столицы и достичь внешних окраин Берлина.

Тут Гитлер не выдержал и приказал покинуть помещение всем, кроме Кейтеля, Кребса, Йодля, Бургдорфа и Бормана. В комнате некоторое время царила напряженная и угрожающая тишина. Но вот, будто под воздействием неведомой силы, Гитлер вскочил на ноги и разразился неистовой бранью. Лицо его попеременно то бледнело, то багровело, и он трясся, как в лихорадке, хрипло крича об измене, трусости, неподчинении. Как и в прежние необузданные взрывы ярости, Гитлер обвинял во всех бедах и неудачах вооруженные силы и войска СС. В конце концов он в категорической форме заявил, что отказывается покинуть город, остается с берлинцами и будет лично руководить сражением. Затем присутствовавшие свидетели этой невероятной сцены увидели, как Гитлер внезапно смолк и опустился в кресло совершенно изнеможденный. Контраст с предшествовавшим припадком был разительным. Согнувшись на сиденье, фюрер рыдал как малое дитя и впервые, не оправдываясь, открыто признал свое поражение.

— Все кончено, — сказал он. — Война проиграна. Я должен застрелиться.

Почти пять минут собравшиеся в совещательной комнате, не зная, что предпринять, хранили молчание. Первым его нарушил Йодль. Говоря спокойно, но твердо и тщательно подбирая слова, он напомнил Гитлеру о его долге перед немецким народом и вооруженными силами. Другие тоже попытались успокоить фюрера, вселить Новую надежду, напоминая ему об обширных немецких территориях на севере и юге Германии, которые по-прежнему стойко защищают верные своему долгу войска. но и теперь, невзирая на настойчивые просьбы своих ближайших соратников и коллег немедленно выехать в Берхтесгаден и оттуда руководить дальнейшими военными операциями, Гитлер был непоколебим в своем решении остаться в Берлине.

Позднее он подтвердил, что вся гражданская и военная власть в северных немецких землях переходит к гросс-адмиралу Дёницу. Кейтель и Йодль должны были, находясь в Берхтесгадене, руководить войсками, которые вели боевые действия в Южной Германии, Австрии, Богемии, Хорватии и Северной Италии, хотя, как оказалось, сделать это практически не представлялось возможным. Объявление о передаче Герингу власти над югом Германии было туманным и весьма расплывчатым. Фюрер также предложил Геббельсу переселиться с женой и детьми в убежище под имперской канцелярией и выпустить воззвание к населению Берлина, оповестив о том, что Гитлер по-прежнему с ними, лично руководит обороной города и готов разделить с берлинцами их судьбу. Он также распорядился, чтобы Борман, который, вопреки приказу, выехал из Берлина, Бургдорф, Кребс и офицеры связи постоянно находились с ним в убежище.

Принятые на последнем совещании решения были немедленно переданы по телефону или через офицеров связи соответствующим военачальникам в войска. Правда, в связи с этими решениями, как показали последующие события, возникли некоторые неувязки в вопросах разграничения компетенции между Герингом и Гиммлером.

Кейтель и Йодль, отказывавшиеся покинуть Гитлера, не отбыли, как планировалось, сразу на юг, но торжественно пообещали фюреру сделать все, что в их силах, для защиты и, если понадобится, освобождения Берлина. В эту же ночь Кейтель отправился к генералу Венку, командующему 12-й армией, а Йодль — сначала к генералу Штейнеру, затем в Крампниц, где расположилась ставка Верховного главнокомандования сухопутных войск, чтобы оттуда направлять действия в первую очередь 5-й общевойсковой армии. В это же самое время по приказу Гитлера из Берлина выехали его личный врач профессор Морель, адмирал фон Путткамер, адъютант Юлиус Шрауб и другие лица, выполнявшие в ставке Гитлера второстепенные и вспомогательные функции.