Лунный рыцарь - Тамара Крюкова

Засела во мне лютая обида. Начал я всем мстить. Кто на меня косо посмотрит, я на того донос, а там обидчик ко мне в руки попадет. Как-то забрал я мальчонку, что меня на улице обозвал. Его мать у меня в ногах валялась, прощения просила. Помню, пнул я ее и велел убираться. Мол, раньше надо было сынка воспитывать. Она-то и напророчила, что сдохну я один, в канаве, и никто мне воды не принесет.

Так и случилось. Стало мне худо. Упал я на дороге, а все мимо идут.

Никто руки не протянет, да еще каждый плюет в мою сторону. Я и золота сулил тому, кто поможет, но никто не соблазнился. Вот так все и кончилось. Богатства скопил несметные, а помер в канаве. С тех пор и брожу неприкаянный. Не принимает меня мать-земля. Много лет муку терплю. Перед глазами все стоят лица тех, кого я погубил, и пророчество женщины той не умолкает.

Кузнец закончил рассказ и тяжело вздохнул:

— Душит меня неправедно заработанное золото. Освободи. Только тебе это под силу. Я укажу тебе, где зарыт клад. Откопай его и пусть на те деньги часовню построят, а что останется, раздай бедным. Тогда я успокоюсь.

— Хорошо, — легко согласилась девочка.

Такая работа была ей по душе. Что может быть лучше: и кузнецу помочь, и людям доброе дело сделать.

Кузнец указал место возле наковальни.

— Вот тут оно и укрыто.

Марика огляделась в поисках лопаты или совка, но в кузне ничего пригодного для рытья не оказалось.

— А копать-то чем? — спросила она.

— В прежние времена я бы тебе в миг выковал. А теперь я только и могу, что путников пугать, — развел руками хозяин кузни.

Делать нечего. Соорудив из подходящей железки что-то похожее на копалку, девочка не успела приступить к работе, как вдруг кузнец ее остановил:

— Погоди! Совестно мне тебя обманом завлечь. Хочу, чтоб знала. Это золото проклято. Кто начнет копать, тот должен дать обет молчания. Не утерпишь и до конца работы хоть словечко вымолвишь, проклятие перейдет на тебя. Ты, как и я, будешь вечно бродить возле кузни ни живая ни мертвая. Люди станут бояться тебя, а земля не примет.

Девочка содрогнулась от нарисованной картины, но все же уверенно произнесла:

— Я не из болтливых. Помолчать сумею.

— Есть еще одно условие, — признался кузнец. — Выкопать клад можно только ночью. Коли до первых петухов не управишься, придется за работу на другой день в полночь приниматься. Захочешь ли ты теперь мне помочь?

— А если откажусь, неужто ты меня отсюда живой и невредимой отпустишь? — спросила Марика.

Кузнец задумался. Сердце Марики часто забилось. Вязкое, тяжелое молчание было чревато бедой, но она не подала вида, как сильно испугалась.

— Коли хочешь, иди, — наконец выдохнул кузнец. Он отступил в сторону, пропуская девочку к двери, и добавил: — На мне и без того много загубленных душ.

Гигант стоял, ссутулив плечи и понурив голову. В его согбенной фигуре было столько покорности судьбе, что Марике стало искренне жаль его. Бывший палач на деле доказал, что очистился от прежних грехов. В его истерзанной душе не осталось уголка для мести. Он заслужил прощения.

— Я помогу тебе, — твердо заявила девочка.

Она не знала, сколько времени осталось до наступления нового дня и как долго ей предстоит добираться до клада, поэтому принялась за работу со всем жаром. От самодельной копалки было мало проку, поэтому девочка приноровилась разрыхлять ею землю и вычерпывать пригоршнями. Она старалась изо всех сил, но дело продвигалось медленно. Марика устала, ободранные руки саднили, но девочка знала, как велика цена каждой минуты и с остервенением продолжала копать, не давая себе ни минуты передышки.

Наконец ее труды увенчались успехом. Копалка ударилась обо что-то твердое. Марика едва не вскрикнула от радости, но вовремя вспомнила, что надо держать рот на замке.

Неожиданно кузнец прислушался и сказал:

— Чу, запели петухи.

Марика не придала значения его словам. Она-то ничего не слышала. Разве простым человеческим ухом услышишь крик птицы за много верст? Но тут свершилось ужасное: яма, вырыть которую стоило столько усилий, стала засыпаться сама собой. Все тяжкие труды пошли насмарку.

— Не бойся. Так надо. С первыми петухами клад закрывается. Чтоб его никто не увидел. Завтра в полночь все вернется. А теперь мне пора. Помни про обет. Тебе нельзя сказать ни единого словца.

В эту ночь Глеб не спал. Он стоял на балконе, выходившем в парк, и, вглядываясь в темноту, нетерпеливо теребил в руках волшебный кошелек. Ощущение теплого бархата в ладонях давало иллюзию спокойствия, но Глеб не мог быть по-настоящему спокоен до тех пор, пока не вычеркнет колдовство из своей жизни и не вернет Лунному рыцарю долг.

Прошедший день был на редкость долгим. У Глеба было время о многом подумать и многое переоценить. За эти бесконечные часы он пережил столько, сколько другой не переживет и за год. Узнав о коварстве Марики, он чувствовал опустошение и усталость. Глеб думал, что больше никому не сможет верить, а душа без веры подобна пустыне. Апатию сменила злость, и по пустыне смерчем прошли гнев и ненависть, а когда бушевавшие страсти затихли и он наконец сумел рассуждать здраво, пришло недоумение: неужели Марика могла его предать?

Чем больше Глеб вспоминал, как самоотверженно девочка бросалась ему на помощь невзирая на опасности, тем сильнее сомневался в ее виновности. Если она что-то скрывала, значит, на то были причины. Как бы то ни было, именно она нашла кошелек и снова спасла его.

Постепенно душа Глеба полностью очистилась от неверия и злобы. Он больше ни в чем не винил Марику. Напротив, ему было неловко за свою резкость, ведь он даже не узнал, как ей удалось разыскать пропажу и какую цену она за это заплатила. Он решил непременно извиниться перед девочкой, как только вернет долг Лунному Рыцарю.

Луна запуталась в паутине облаков, точно золотая рыбица в неводе. Она силилась разорвать путы и вырваться на небосвод во всем своем великолепии, но сумела лишь краешком глаза взглянуть на землю, прежде чем клубящиеся облака вновь не скрыли ее лик.

Глеб не знал, считать ли это добрым знаком или вестником беды. До сих пор Лунный рыцарь приходил лишь в полнолуние. Что если он не появится без своей сиятельной хозяйки? Сколько бесконечно долгих ночей придется ждать, чтобы сбросить с себя бремя долга?

Башенные часы пробили полночь, и худшие опасения подтвердились. Центральная аллея была так же темна, как и прежде. Ни единого огонька не озарило ночного парка. Глеб не знал, долго ли стоял, напряженно всматриваясь в ночь. Облака, подсвеченные луной, отливали платиной и подобно серебряным ладьям плыли по иссиня-черному небу. Вот одно из них стало ярче других. Сердце Глеба забилось чаще. Сгусток света принял очертания всадника на коне. Грива и хвост великолепного животного развевались на ветру, как языки голубоватого пламени. Конь мчался галопом, постепенно спускаясь все ниже. Там, где он пролетал, облака расходились, обнажая звездное небо, и от этого казалось, будто звезды искрами разлетаются из-под копыт.