Любимец зрителей - Буало-Нарсежак

Однако ресторан помещался в буржуазной части квартала. Шавана встретил, пожалуй, чересчур предупредительный метрдотель, который усадил его в спокойном углу.

— Я поджидаю даму.

— Хорошо, мсье.

Так значит, Лейла приходила сюда… С кем? Кто был очередным избранником дня? И почему его одолевала странная тревога? Желая избавиться от такого впечатления. Шаван критически огляделся по сторонам. Ресторан смахивал на храм чревоугодия, с кабаньими мордами, как символ ex-voto[8]; бра изысканно рассеивали свет по скатертям и столовым приборам. Насколько же его вагон-ресторан выглядел шикарнее при всей строгости отделки! Он пробежал глазами меню. Весьма подходящее, но дорогое. Надо зарубить себе на носу, что Лейла, Доминик и иже с ними привыкли вкушать неординарные ресторанные блюда и он не должен скаредничать. Предстать перед ней господином, может, и заурядным, но только не скупердяем.

И вдруг она явилась — в каракулевом манто и меховой шляпке, глаза веселые — ни дать ни взять Золушка, приехавшая на бал. Гардеробщица бросилась ее раздевать; метрдотель пододвинул кресло. Доминик уселась поудобнее и помотала головой направо-налево, как истинная профессионалка, способная сосчитать взгляды мужчин на лету.

— Правда, нам будет тут уютно?.. И мы сможем вдоволь наговориться — ведь нам нужно так много друг другу поведать!

Доминик извлекла из сумочки зеркальце и проверила, все ли в порядке.

— Аперитив? — предложил Шаван.

— Разумеется. Портвейн.

— Два портвейна! — заказал он. — Вы мне еще так и не сказали, где же ваш дом.

— О! Отсюда не совсем чтобы рукой подать. На улице Труайон. Квартира стоит мне бешеных денег. Но я вынуждена поддерживать определенный standing[9]. Если вам доставит удовольствие, я покажу ее. Увидите — моя квартирка немного меньше Лейлиной, но очень приятная. Как правило, мы не любим…

Доминик говорила без толики смущения. В ее прозрачных голубых глазах легко читались мысли, тогда как карие глаза Люсьены были ловушками, отражающими свет.

— У меня волчий аппетит, — заявила она. — А у вас?

В ней все было легким, изящным, непосредственным. В голосе играла смешинка, как в шампанском — пузырьки. Шаван вдруг приревновал ее ко всем мужчинам, которые ее посещали. Желая разрушить очарование, он предложил:

— А что, если нам немножко заняться меню… Послушайте… Устрицы для начала?..

— О да, — согласилась Доминик, и ее глаза заблестели. — Да, устрицы и мюскаде.

— Затем рыба?

Она с прилежанием изучала список блюд, сдвинув подведенные брови.

— Знаете, что бы я съела? — наконец изрекла она. — Говяжье филе с кровью и картофель фри. Простенько, но со вкусом, а? И к этому молодого божоле.

— Как я понимаю вас, — сказал Шаван, чувствуя, как быстро улетучиваются остатки его недоверия.

Сделав заказ метрдотелю, он наклонился к Доминик.

— И давно вы знакомы с Лейлой?

Доминик шлепнула его ладошкой по спине.

— Надеюсь, вы не намерены говорить со мной только о ней. Я тоже существую.

— Не бойтесь.

Они примолкли, пока официант водружал на металлическую подставку, стоявшую между ними, большое блюдо с великолепными устрицами.

— Пища богов! — воскликнула Доминик. — Жорж, а знаете, вы просто лапочка!

Шаван вздрогнул. Жорж? У него совершенно выскочило из головы, что он Жорж Матеи. Избави бог совершить оплошность. И как же будет ему приятно в ответ назвать ее Доминик.

Проглотив первую устрицу, она продолжила разговор:

— У меня такое впечатление, что мы с Лейлой знакомы чуть ли не всю жизнь. Мы еще вместе учились в алжирской школе. Вы же знаете, что она дочь фермера из окрестностей Бона?

— Она всегда была со мной не очень болтлива. Но я смутно припоминаю, что слышал от нее о таком городе.

— Ее отец женился на берберке, но, заметьте, берберке из знатного рода и красавице в придачу. Лейла своей особенной красотой пошла в мать! И она многим нравится!

Шаван улыбнулся и наполнил бокал Доминик.

— Похоже, она не в вашем духе?

— Нет, почему же. Только я никогда не могла понять, что в ней находят мужики. Вы, например? Что привлекло вас? Ну-ка, объясните.

Попав в затруднительное положение, Шаван притворился, что раздумывает.

— Что меня привлекло? Честно говоря, не знаю. Может, ее несколько… экзотическая внешность.

— Экзотическая? Да не смешите меня! — («Как жаль, что она малость вульгарна», — мелькнуло в голове Шавана.) — Сразу видно, что вам не приходилось видеть ее по утрам, когда мы еще такие, какими нас создала природа. Уверяю вас, она выглядит как любая другая женщина.

— Вы меня удивляете, Доминик. Я считал вас снисходительнее. Ведь Лейла — ваша подруга.

— Одно другому не помеха.

Она вытерла пальцы и предупредила:

— Прошу вас, Жорж, миленький, не нажимайте на мускат. Лично я от него сразу хмелею.

Допив стакан, она осторожно прикоснулась к щекам.

— Начинают гореть, — сообщила она. — Чего доброго, вы подумаете, что я пьянчужка.

— Возьмите еще парочку устриц, — настаивал Шаван. — Они вам фигуру не испортят.

— Она не дурна, моя фигурка, — прыснула Доминик. — Вам нравится?.. Вижу. Вам моя фигура до лампочки. Что вас интересует, так это Лейла. Ладно. Так что же я вам говорила? Ах да. Ее папа был богач. Если бы не восстание, Лейла стала бы хорошей партией. Но ее подобрал славный малый и отвез во Францию. И вот тут-то вы у меня от удивления рот разинете. Она вышла замуж. Вот чего вы не знали, верно? Незавидный брак, насколько я могла понять, ибо разговоров на эту тему она избегала. А вскоре этот тип умер. Туда ему и дорога!

— Да! — выдавил из себя Шаван, уязвленный в своих лучших чувствах. — Туда ему и дорога… Ну а вы? Прошу вас, расскажите мне немножко и о себе.

Пока убирали со стола и принесли в мисочке теплую воду обмыть пальцы, они хранили молчание. Закуривая «Голуаз», Доминик извинилась:

— Мне не следовало бы курить. Это женщину не красит. От табака мерзкий вкус во рту. Но странное дело, вас я не стесняюсь.

Подали вырезку, и Шаван заказал салат из свежих овощей. Явно зная толк во вкусной еде, Доминик разрезала свой кусок и изучающе посмотрела на него.

— Какое нежное мясо! Хоть вилкой режь.

Метрдотель наполнил их бокалы божоле.

— Я просто наслаждаюсь нашей трапезой, — продолжила Доминик. — Жорж, ты не против, если я перейду на «ты»? Но стоит ли мне рассказывать о себе?