Жестокая Земля. Двойная тень - Антон Грановский

– Чудес не существует, юноша.

– Да, я понимаю. Я знаю, что все, что вы показывали – это всего лишь иллюзия, но…

– Это не иллюзия, – спокойно возразил Спекторский. – Не обман зрения и не жульничество.

На лице парня появилось сомнение.

– Не хотите же вы сказать, что люди в самом деле парили в воздухе, а потом молодели, превращались в животных, умирали и воскресали снова?

Спекторский пожал плечами:

– Это обычный ход явлений. Я всего лишь внес в него кое-какие коррективы, исходя из своих способностей.

Гера сдвинул брови.

– Но если все это было реально, значит, вы Бог?

Иллюзионист улыбнулся и перевел взгляд на Ника Бойцова.

– Забавный экземпляр. Где ты его достал?

– Отбил у спецназовцев, – ответил Ник. – Он псионик.

– То, что он псионик, я вижу сам. Хотя он и похож на перепуганного кролика, за которым по пятам мчатся гончие псы. Что случилось?

– Он совершил глупость. И теперь ему грозит насильственная регрессия.

Ник несколько секунд молчал, пристально глядя на Спекторского, затем сказал:

– Ты мой должник, Илья.

– Я об этом помню, – тихо отозвался иллюзионист. – Чего ты от меня хочешь, Ник?

– Спрячь парня. На время. Так, чтобы его никто не смог найти.

Спекторский повернул голову и внимательно посмотрел на Геру, словно прикидывал в уме его шансы на выживание.

– Я могу кое-что сделать, Ник, – сказал он затем. – Но твоему другу это не понравится.

– Речь идет о его жизни. Ты волен сделать все, что хочешь, он не будет спорить.

Иллюзионист посмотрел Гере Иванову в глаза.

– Я могу сделать так, что вас никто не найдет, – сказал он. – Но это будет немного больно.

– Что вы со мной сделаете? – поинтересовался Гера.

Спекторский усмехнулся тонкими губами:

– Разложу вас на молекулы.

– В каком смысле? – не понял Гера.

– В прямом.

Иллюзионист взял с тумбочки статуэтку, подбросил ее вверх и легонько на нее дунул. Статуэтка с легким хлопком взорвалась на миллион пылинок и исчезла.

Спекторский опустил руку и посмотрел на Геру.

– Это будет выглядеть примерно так, – сказал он.

– Я исчезну, как эта статуэтка? – уточнил парень, во все глаза глядя на Спекторского. – Меня больше не будет?

Иллюзионист покачал головой:

– Не совсем так. Молекулы, из которых ты состоишь, останутся в этой комнате. Станут частью антуража – горшком с цветами, узором на обоях…

– Я не статуэтка, я живой человек. Если вы проделаете этот фокус с моим телом, мой разум исчезнет. Я умру.

Спекторский посмотрел на парня насмешливым взглядом и вдруг спросил:

– Куда девается телепередача после того, как ты выключаешь телевизор? Она исчезает?

Гера покачал головой:

– Нет. Телепередача – это волны, которыми пронизано пространство, а телевизор – всего лишь приемник этих волн.

– А куда девается твое отражение, когда зеркало раскалывается на мельчайшие осколки?

– Никуда. Отражение не принадлежит зеркалу.

– То же самое будет с твоим сознанием. Я сломаю «телевизор», а когда придет время – починю его. Но твое сознание не исчезнет.

– Оно будет существовать вне тела? – с сомнением уточнил Гера.

– Тебя это пугает? – приподнял черную бровь иллюзионист.

– Да, – признался Гера.

– Почему?

Парень смущенно улыбнулся:

– Я не хочу стать узором на обоях.

Ник покачал головой:

– Нет, это не годится. У копов есть пси-аппаратура. Они поймут, в чем дело, и обработают комнату рассеянным излучением. Выжгут здесь все до последней молекулы. К тому же…

– Одну секунду, – прервал Спекторский.

Он взглянул на серый экран телевизора – тот включился сам собой, и телеголова на экране забубнила:

– Сенат принял новый закон, полностью запрещающий пси-деятельность. Всем псионикам надлежит в восьмичасовой срок явиться в местную комендатуру с вещами для принудительного чипирования и переселения в специальные поселки. В данный момент усиленные наряды полиции и военных…

Иллюзионист выключил телевизор и перевел взгляд на Ника.

– Кажется, теперь мне самому требуется защита, – сказал он.

– Да, – согласился Бойцов. – Похоже на то.

– Вы обязаны препроводить в полицейский участок не только этого парня, но и меня.

Ник задумчиво подергал себя пальцами за нижнюю губу.

– Президент Токугава никогда не отличался лояльностью по отношению к псионикам, – сказал он. – Но вместе с тем он не любитель закручивания гаек. Токугава – вполне здравомыслящий человек, и рано или поздно он найдет способ положить конец этой вакханалии.

– Не думаю, что это так, – сказал Спекторский. – Токугава – обычный человек, и он не раз говорил о том, что не доверяет псионикам.

На улице послышались сирены полицейских машин.

– Это за мной, – произнес Спекторский спокойным голосом.

Он посмотрел Бойцову в глаза и отчеканил:

– Если ты не станешь меня задерживать, Ник, я намерен уйти.

– Я не буду тебя задерживать, Илья. Но как ты намерен проскочить мимо спецназа?

Спекторский холодно улыбнулся:

– Покажу им пару фокусов.

– Если ты применишь свои способности на улице, ты станешь преступником, – сказал Ник. – Тебя схватят и подвергнут принудительной регрессии. И это будет только начало.

– Даже если я не применю их, меня все равно схватят, – возразил Спекторский. – И принудительной регрессии мне не избежать.

Иллюзионист поднялся с кресла, подошел к трюмо и нажал на левую пластиковую панель. Трюмо дрогнуло и слегка отделилось от стены, образовав щель.

– Вижу, ты неплохо подготовился, – сказал Ник.

– Жизнь заставила, – в тон ему отозвался Спекторский. – Люди – слишком опасные соседи.

В это время в коридоре послышался топот ног, а затем дверь гримерки дрогнула от сильного удара…

Спецназовцы, одетые в бронежилеты и шлемы со свинцовым напылением, ворвались в гримерку и вскинули плазменные пистолеты.

– Поднимите руки, чтоб я их видел! – рявкнул один из них, с капитанскими знаками отличия на черной форме. Нижнюю часть его лица скрывала черная маска, обычная для подразделения «ниндзей», а верхняя выглядела ужасно. Веки и лоб командира обгорели и расплавились, и темные глаза смотрели из глубины страшного, бесформенного лица холодно и жестоко.