Искусство возможности. Как сыграть свою лучшую партию в карьере и жизни - Бенджамин Зандер

Корова ссылается на примитивную жизненную философию, а гусь, по правде говоря, высказывает мнение большинства из нас – не только о реальном положении дел, но и о жизненном подходе, выразительницей которого выступает корова, для которого характерны покорность и смирение. Судя по всему, корова, подобно покорному ягненку, отправится на бойню, тогда как гусь попытается спастись. Но что делать, когда пути выхода не так очевидны, как хотелось бы? Неужели гусь так и проведет остаток своих дней в страдании, тщетно сражаясь с неприступными стенами клетки?

Упражнение, предлагаемое в этой главе, послужит спасательным средством и от безусловного смирения коровы, и от стихийного сопротивления гуся. Оно состоит в том, чтобы, оставаясь участником реальных событий, иметь о них свое объективное мнение. Это упражнение помогает определить следующий шаг в желаемом для нас направлении.

Вычисляющее Я, которое пугают подобные вещи, ворчит:

– Зачем заниматься несерьезными делами?

Но с каждым новым событием Центральное Я расширяет рамки этого опыта.

– Что есть здесь и сейчас? – интересуется оно. После чего спрашивает: – А что еще есть здесь и сейчас?

«Оставаться участником реальных событий» отнюдь не значит, что ты соглашаешься с ними и следуешь философии, на которую ссылается покорная корова из фильма. Вовсе не стоит подавлять свои отрицательные ощущения или делать вид, что симпатизируешь тому, что в действительности не переносишь. Более того, отсюда не вытекает, что нужно работать над собой, чтобы достичь «более высокого уровня», позволяющего «просеивать негативное». Мы подразумеваем всего лишь участие без сопротивления: участие в происходящих событиях без сопротивления собственной реакции на эти события, независимо от ее интенсивности.

Представим, например, что вы отдыхаете зимой во Флориде, но вам не повезло с погодой, и день за днем льют дожди. Конечно же, вам это не нравится. Вы приехали на юг в надежде на солнце и тепло, мечтая поиграть в гольф и подольше понежиться на пляже. Сумеете ли вы воспринять ситуацию в целом: дождь, с одной стороны, и свое отношение к дождю – с другой? Если нет, то вы будете проводить дни напролет, связывая себя по рукам и ногам ощущением печальной правды, возмущаясь несправедливостью происходящего, больше всего негодуя из-за того, что никто не предупредил вас заранее о предстоящих капризах погоды. А еще потому, что, по вашему мнению, отель должен вернуть вам деньги, поскольку на его рекламных брошюрах изображается всегда солнечное небо. А еще начнете пилить свою вторую половину за то, что она не послушалась вашего совета и не поехала вместе с вами на курорт Тусон. Вероятно, вы будете обижаться на небеса, интересуясь, почему, собственно говоря, именно от вас они отвернулись. Вы почувствуете, что загнаны в тупик, пути выхода из которого вам неизвестны.

Однако у вас есть и другой выбор: согласиться с тем, что идет дождь, и не сражаться с ним. Благодаря простой замене союза «но» на «и» произойдет маленькое чудо:

Участие без сопротивления: теперь вы вольны задать себе вопрос: «И как мы поступим в этом случае?» Затем начинают вырисовываться разнообразные пути: новые виды отдыха; самая лучшая еда, секс, чтение или беседы; походы в кино или прогулки под дождем или в крайнем случае покупка билетов на ближайший рейс до Тусона.

В самом деле, когда мы участвуем в том или ином событии и не сопротивляемся ему, перед нами начинают возникать новые возможности. Это аналогично ситуации, когда дальнозоркий человек, найдя подходящие очки, обретает способность читать или удалять занозу из детского мизинца. Наконец он может видеть! Прежде ему приходилось сражаться за свое зрение. Теперь он забудет о битвах и продолжит свой путь.

Роз. Однажды я решила отправиться на три дня в горы, чтобы усовершенствовать свое мастерство лыжницы. Первый же мой спуск увенчался тем, что я поскользнулась и упала на участок льда. С этого момента я стала соблюдать осторожность каждый раз, когда натыкалась на лед. И, к своему сожалению, обнаружила, что льда вокруг меня предостаточно. Я едва не отменила свои планы, но тут вдруг поняла причину своих затруднений: во всем виновато предположение, что на лыжах катаются только по снегу. Из глубин моей души вырвался смех, тот самый, который Бен называет космическим. Этот смех наряду с удивлением и восторгом возникает тогда, когда какие-то вещи становятся для нас очевидными. Мне было весело оттого, что я постигла одну простую истину; раз уж я собралась ходить на лыжах по просторам Новой Англии, мне следовало включить в определение лыжной прогулки не только снег, но и лед! Мысленно я расширила рамки, нарисованные в моем мозгу, и с той поры катание на лыжах, в моем понимании, связано со снегом и со льдом. Когда я спускалась с горы во второй раз, действия моего физического Я легко согласовывались с новым пониманием лыжной поездки. Я чувствовала себя на льду желанной гостьей. Каждому лыжнику известно, что, когда он спускается с горы, противоборствуя ледяной поверхности, скольжение доставляет ему весьма неприятные ощущения. Если же он воспринимает лед как благоприятную для лыж поверхность, то будет изящно доставлен куда угодно.

Ошибки иногда похожи на лед. Оказывая им сопротивление, мы продолжаем скатываться в состояние поражения. Когда же мы признаем ошибки допустимым компонентом нашего маршрута, мы, вероятнее всего, преодолеваем их и попутно наслаждаемся красотой затянувшегося спуска.

Бен. Никогда не забуду, как я удивился, когда после нашего исполнения одной из самых популярных симфоний Малера ко мне подошел музыкант из секции духовых инструментов Бостонской филармонии, игравший на концерте невероятно сложное соло на горне. «Мне ужасно стыдно», – сказал он. Какое-то мгновение я не мог понять, в чем дело. Я был совершенно сбит с толку, потому что горнист смотрел на меня с печальным и виноватым видом. В конце концов я разобрался с причиной его покаяния. Оказывается, исполняя один из своих длинных сольных пассажей, он издал пару непростительно завышенных нот. Возможно, его ошибка раздражала бы тех, кто многократно прослушивает симфонию в записи. Но в единственном концерте продолжительностью 90 минут, захваченном пылом и страстью, такие промахи трудно заметить. Более того, чрезмерное старание, послужившее причиной ошибки горниста, привело к тому, что выступление получилось необычайно жизненным.