…В борьбе за советскую лингвистику: Очерк – Антология - Владимир Николаевич Базылев

оговорками оценку компетентных специалистов. Но он выступил неудачно в ролях открывателя новых частей (и, по его терминологии, „частиц“) речи русского языка – „категории состояния“, „модальных слов“, „частиц в узком смысле“ и „связок“ – и основателя „русской фразеологии“. В.В. Виноградов был деятелем науки трудоспособным, одаренным воображением и умом восприимчивым, но не по-настоящему проницательным. Творческой, или подлинно научной, инициативой он обладал не в большей мере, чем Н.Я. Марр. До выступления Сталина против Марра он, хотя и не выдавал себя за марриста, объявлял Марра замечательным лингвистом и обильно ссылался не только на Марра и на Мещанинова, но также на С.Д. Кацнельсона и на Р.А. Будагова. После 1950 г. он очень быстро нашел общий язык с „покаявшимися“ бывшими крайними марристами и выступал в печати в соавторстве с Р.А. Будаговым и с В.Н. Ярцевой. Его сближала с бывшими марристами, в частности, общая вражда к идиоматике. Идиоматика была несовместима с предложенной им „фразеологией“, представлявшей вариант раздела науки о языке, условно намеченного под этим названием швейцарским лингвистом Шарлем Балли <…> Будучи с 1951 г. до своей смерти (в 1969 г.) главным редактором журнала „Вопросы языкознания“, В.В. Виноградов позаботился о том, чтобы из ряда статей, предложенных в журнал автором этих строк, ни одна не была в нем напечатана <…> Единственным принципиально важным, хотя и не отрадным, событием, происшедшим в последнее десятилетие в жизни В.В. Виноградова, затронувшим советское языкознание в целом, была состоявшаяся в 1960 г. всецело ошибочная полная реабилитация как ученого-лингвиста И.И. Мещанинова. Вспоминая об этом событии, надо заметить, что активную роль сыграли не В.В. Виноградов, а В.М. Жирмунский и В.А. Аврорин, совместно выступившие как редакторы напечатанного к 75-летию И.И. Мещанинова под заглавием „Вопросы грамматики“ сборника статей и как авторы вступительной статьи к этому сборнику» [12, с. 420 – 435].

Как видим, история идей – это не только история проблем, поисков, находок и решений, но и история имен. Эта история многопланова и многожанрова. В ней есть и «выяснение отношений», довольно нелицеприятные. Такое мне встретилось у Г. Гачева:

«Мой вурдалак. О М. Эпштейне с комментариями. Комментарий 1 (23.7.94.): Эпштейн Михаил Наумович – молодой и талантливый литературовед и культуролог. В 70-е годы пасся в моих рукописях: все нахваливал и просил еще дать почитать и… ксерокопировал. А потом глядь – по всем моим темам пошел печататься: и о национальном в культуре, и перекресток между гуманитарностью и естествознанием, и жанр „жизнемыслей“ („Дневник отца“ издал за границей). И все-то у него в товарной форме и проходимо в печать, а у меня – расхристанно и в себя, в отчаянии печататься. Так и чую: вот мой Эдип, призванный отменить меня в культуре. К 1991 году уже три года в США, и сейчас там совсем укрепился.

Комментарий 2 (24.2.98.): Теперь благодушнее думаю об Эпштейне. „У Бога обителей много“, всем есть место в Духе, не тесно там. Да и у меня стали книги выходить, так что след и от меня останется. Ну и – постарел я, ослабла и гневливость… Однако „строк постыдных не смываю“ (как Толстой ошибся, цитируя последний стих пушкинского „Воспоминания“).

Основная запись (28.IX.91.): Ну, смерть моя! Эпштейн снова впился! Вчера часов в семь вечера звонок – и сладенький такой голосок: – Георгий Дмитриевич? Это Миша Эпштейн… Это Юз дал ему мой телефон: хочет, чтобы тот устроил мне приглашение в его университет – в Атланту, на Юге, с лекцией выступить. И вот начал этот меня расспрашивать – обкладывать, как волка флажками-вопросами, разузнавать: печатаю ли я и что, и почему не идет? А „Русский Эрос“? А „Зимой с Декартом“?

– Да нет, – говорю. – Большие вещи сейчас не идут.

А когда узнал, что вышла „Русская Дума“, – прямо как взвился в течке-охоте:

– Ой! Не могли ли бы Вы прислать по почте? Я Вам оплачу. Это поможет и приглашению – убедить коллег… А я как раз готовлю курс по русской философии…

– Высосет, блядина! Знает, у кого насосаться идей и образов. И не сошлется… Так и чувствовал, что прицельно расспрашивает: разузнает мои силы и когда я концы отдам. Очень доволен был, когда я меланхолически сболтнул, что мое акме уж позади.

– А когда Ваше акме было?

– Лет в 35 – 50.

Облизывается: он как раз в такой возраст входит.

– А выходит ли у Вас что-нибудь по-английски?

– Да нет, меня трудно переводить – Вы знаете…

И доволен: у него-то все тут идет, на мази. Сидит на компьютере, шпарит эссе за эссе – и печатает свои миниатюрки, по мерке рынка и по потребе мозгов нынешних.

Потом не мог заснуть; а проснувшись в ночи, первое вонзание сознания снова – „Эпштейн!“, – и пришлось читать, чтоб заснуть. И то не мог. Так что подрочить еще пришлось – на девку из „Плейбоя“, что Юз мне будто для этого дела подкинул. Хотя не мой жанр – нынешние поджарые лианы. Правда, с пышными грудями – такое ныне в моде сочетание у фрукта-плода женского…

Понимаю, как вурдалак-упырь присасывается и сосет кровь – и вся жизнь из тебя выходит. Так и этот – нетопырь.

Ишь, торопится по почте мою книгу получить: мол, поможет объяснить там, что меня пригласить должно… – хотя тут же сказал, что приглашение делается долго: месяцы, а то и год-два…

Ой, противно! Зараза вошла – и нужно мне это: еще на него тут тратить силы ума и слова, и чувства души?

Юз позвонил – ему выпалил эту свою отраву. Зовет на рынок проехаться через час. Хорошо. Я как раз Эпштейна пропишу.

Ты жизнемыслями сокращаешь себе жизнь – вдвое: мало того, что вчера час с этим хитрым дело имел, – так еще и сегодня на него час потратишь, записывая!..

Верно. Но и освобожусь так – Бог поможет. Гигиена души – очищение через писание.

Пришлось мне говорить ласково и вежливо. Поздравлял его с тем, что так вовремя ускользнул из нашего русского поля: уже два года на Западе, в Америке, с семьей, хотя и там, в Москве, квартиру все сохраняет: как бы на работе тут бессрочной. И поздравлять его с тем, что так удачно: тема русско-американских сравнений сейчас на гребне интереса – и ему тут все карты в руки.