Любовь и прочие обстоятельства - Эйлет Уолдман

Сестра явно намерена бороться со своими страхами. Она — член родительского комитета, и большинство приглашенных на праздник взрослых, как, например, Мари-бет и Олатунджи Бабалулу, — это родители одноклассников Эммы.

Люси нет. На выходных у ее младшего сына — хоккейный матч в Ланкастере, и она отправилась с ним в качестве дуэньи. Элисон говорит, что Люси положила глаз на тренера хоккейной команды, разведенного отца двоих сыновей. После развода Люси успела пообщаться с двумя футбольными тренерами, репетитором и преподавателем геологии.

Уильям не хочет идти вниз, к другим детям. Он стоит рядом с Джеком и ест питу и хумус, пока отец болтает с мужем Элисон, Беном. Мне нравится Бен, хоть он и похож на яйцо. Он круглый и лысый, кожа у него гладкая и в веснушках. Характер тоже яйцеподобный — к нему трудно привязаться, трудно ощутить близость и понять, производят ли твои слова на него хоть какой-нибудь эффект. Элисон говорит, его клиенты, особенно молодые афро-американцы, просто обожают Бена, находят в нем родственную душу. Мне трудно поверить, что шестнадцатилетний подросток в мешковатых штанах, спущенных едва ли не до колен, способен иметь нечто общее с Беном, но я не спорю.

— Как дела? — спрашивает Бен у Джека.

— Хорошо, — отвечает тот.

Мой муж никогда не обсуждает работу с Элисон и Беном. И вовсе не потому, что ему стыдно быть частным адвокатом. Джек не приемлет точку зрения Элисон, которая смотрит на него как на марионетку корпоративной системы.

Я не критикую сестру. Как я уже сказала, она последовательно воплощает в жизнь собственные принципы. Сестра отстаивает общественные интересы и выступает от имени нуждающихся с тех самых пор, как закончила колледж. Она провела год в составе Корпуса мира в Буркина-Фасо, где копала колодцы. Семья Элисон питается органической едой, часть которой сестра выращивает в саду, температура у них в доме не выше шестнадцати градусов. Элисон не водит машину. Я не в силах осуждать такой образ жизни, но при виде презрения, которое появилось на ее лице, когда Джек впервые заговорил о работе, мне захотелось ткнуть сестру физиономией в тарелку с холодной лапшой.

Мой отец пригласил Люси, Элисон и Бена в китайский ресторан, чтобы познакомить их с человеком, за которого я собиралась выйти замуж, как только он окончательно разведется. Джек не сомневался, что вызовет у моей родни некоторое предубеждение, но предполагал, что оно будет связано с разницей в возрасте или с тем, что он начал встречаться со мной, будучи женатым. Он даже не подозревал, что моя сестра считает преступником всякого адвоката, который не желает посвящать свою жизнь борьбе за права нуждающихся. Следовало предупредить Джека, но я была в таком восторге, что мне даже не пришла в голову простая мысль: далеко не все могут счесть моего парня идеальным.

Когда Джек рассказал о своем последнем деле — слиянии, завершившемся судебной тяжбой, — Элисон усмехнулась и изобразила величайшее отвращение.

Я поинтересовалась:

— Интересно, почему именно те люди, которые выросли в роскоши, считают предосудительным зарабатывание денег?

— Эм, не надо, — произнес Джек.

— Нет, милый, мне это не нравится, — возразила я. — Элисон, ты лицемерка. Знаешь что? У Джека было не такое детство, как у нас. Он вырос не в большом красивом доме в Нью-Джерси. Он не брал уроки верховой езды. — Когда Элисон было двенадцать, она мечтала играть в поло. — Джек вырос в Йонкерсе, в доме на три семьи, которого его отец лишился, когда Джек еще не успел окончить школу. Он поехал в Нью-Палц, потому что там можно было учиться в колледже бесплатно, а потом окончил юридический факультет. У него двести сирийских кузин, которым нужно посылать деньги. Матери и сестре Джек купил дома в Бостоне. Он дает на содержание ребенка больше денег, чем любой другой разведенный отец в Нью-Йорке. Поэтому оставь его в покое, Элисон. Черт возьми, оставь его в покое.

Джек смотрел в свою тарелку и ковырялся палочками в рисе.

— Наша работа отражает то, каким мы хотим видеть мир, — заявила Элисон.

— Девочки, довольно, — подал голос отец. Он сидел за столом напротив меня и умоляюще вытягивал руки над бутылочками с горчицей и полными тарелками. — Это семейный ужин, а не политическая дискуссия.

— В присутствии Элисон все сводится к политической дискуссии, — отрезала я и добавила, обращаясь к сестре: — Если ты посмеешь сказать, что личное и общественное — это одно и то же, я встану и засуну креветку тебе за шиворот.

Все засмеялись и сделали вид, будто я пошутила. До конца ужина мы вели себя так, словно ничего не случилось. Будто я не унизила своего парня, потрясая его скромным происхождением, точно знаком доблести. Как будто это был козырь в непрекращающейся игре Гринлифов под названием «Переплюнь другого». С тех пор Джек ни с кем из них не обсуждал свою работу, за исключением моего отца — и то лишь наедине.

А сегодня Джек спрашивает:

— Как дела, Бен? Есть что-нибудь интересное?

— Изнасилование. Ты, наверное, читал в газетах. Жертве предположительно отрубили палец.

— Уильям, тебе пора вниз, поиграть с другими детьми, — кричит через всю комнату Элисон. — Наверху остаются только взрослые.

У моей сестры уникальная способность — в мельчайших деталях расслышать любой разговор, который происходят в стенах дома. Должно быть, это крайне неудобно для ее детей.

— Я не хочу вниз, — возражает Уильям.

— Ступай, Уилл, — говорит Джек. — Все дети там. Тебе будет весело.

К нам подходит Леннон — очевидно, его послала мать.

— Привет, Уильям, — говорит он. — Помнишь меня?

— Да, — отвечает тот. — Ты Леннон. Как Джон Леннон.

— Правильно, старик. Хотя ты еще маловат, чтоб знать про Джона Леннона.

— Папа иногда водит меня на «Земляничные поля»[8].

— Круто.

— Я не люблю «Битлз».

— Может, ты просто не слышал их лучшие песни? Ты когда-нибудь слышал «Вообрази»? — Леннон подмигивает мне. Он старается изо всех сил. Добрый мальчик. — Потрясающая песня.

Леннон на удивление красивым голосом напевает: «Вообрази, что все люди…».

— «Вообрази» — это вовсе не песня «Битлз», — заявляет Уильям. — Джон Леннон написал ее один.

— Иди вниз с Ленноном, — говорю я. — Если тебе не понравится, можешь вернуться к нам.

Уильям закрывает глаза, поджимает губы и кивает. Он выходит вслед за Ленноном, и мы смотрим им вслед. Между ними разница всего в двенадцать лет, но они как два разных биологических вида. Леннон — очень рослый, выше шести футов. Если Бен похож на яйцо, то его сын — на гусеницу. У него огромные ступни, мягкие волосы густо смазаны гелем, руки похожи на крылья, и Леннон как будто настолько удивлен их размером, что не в силах контролировать свои неслаженные движения. Леннон, который намного старше моего пасынка, все еще кажется несформировавшимся, а крошечное тельце Уильяма обладает суровой законченностью, словно он всегда выглядел именно так и не собирается меняться до конца жизни.