Московская Плоть - Татьяна Ставицкая

– Так они ж в лифтах столоваются, – напомнил Фаберже.

Лифты элитных многоэтажек служили местами бизнес-ланчей для молодняка. И если бы не их облик, бизнесмены, отправляющиеся поутру на свои командные посты, могли бы принять их за лифтеров.

Параклисиарх умолчал об охотниках, полагая, что при отлаженной в комьюнити дисциплине охотники – это его проблема, и никого больше сей предмет не касается.

Баронесса Розен начинала свою карьеру фрейлиной императорского двора, но в 1854 году неожиданно постриглась в монахини, а с 1861 года по протекции Фофудьина стала игуменьей в Серпуховском Владычном монастыре. Такие крутые перемены не бывают случайными. На одном из московских балов, устроенных в честь посещения Первопрестольной государем императором, к баронессе подкатил Фофудьин. Разглядев в ней девушку тщеславную, амбициозную и авантюрную, обаял ее и сдал с рук на руки Бомелию, озабоченному в тот момент отсутствием должного уровня ПРА для завершения срочного строительства бань и ресторанов взамен сгоревших в растопчинском пожаре 1812 года. Соблазнив баронессу, Бомелий пристроил ее игуменьей в монастырь. За десять лет игуменья Митрофания, опираясь на свои связи и близость ко двору, накачала для комьюнити посредством мошенничества и подлогов более семисот тысяч рублей. Но уж очень неразборчива оказалась в средствах: поддельные векселя были выявлены возмущенными «принудительными жертвователями», обманутыми зарвавшейся игуменьей. Московский окружной суд признал игуменью Митрофанию виновной в мошенничестве и подлогах и приговорил ее к ссылке в Сибирь. Тут-то и приобщил ее Бомелий доподлинно, а затем выкрал, подменив на одну из монахинь. С тех пор баронесса заправляла финансами комьюнити в качестве главбуха и финдиректора в одном лице, оставаясь доверенным лицом Бомелия. Ее деловая хватка была известна: еще в 1841 году Пречистенский дворец числился собственностью баронессы Розен, которая распорядилась сдать левое крыло под хлебную лавку, а правое – под слесарное, седельное и портновское заведения.

Несмотря на свой крутой нрав и ревнивый характер, баронесса-фармазонка смирилась с появлением у эротомана Элизия сердечной подружки, приобщенной им доподлинно на Кузнецком мосту как раз перед тем, как та угодила под колеса экипажа. Как только в Москве появились профессиональные красавицы – модели, они стали предметом вожделения Дядьки. И конечно, он не смог устоять перед очаровательной француженкой Жу-Жу – любовницей Саввы Морозова, служившей моделью в одной из модных лавок Кузнецкого моста. Бомелий истекал обильной слюной и задаривал красотку бриллиантами. Будучи близко знаком с Саввой, он понимал, что запутавшийся в своих порывах и предпочтениях меценат революции рано или поздно прозреет и, не вынеся стыда и разочарования, уйдет из этого мира. Задача Бомелия сводилась к тому, чтобы спонсор революции не забрал с собой за черту это милейшее, но очень впечатлительное создание – Жу-Жу. Элизий, очарованный ветреностью кокотки, буквально накануне трагического дня, надев ей на шейку сапфировое ожерелье, приобщил-таки девушку доподлинно. Дальнейшее развитие событий навсегда запомнили московские извозчики, враз переставшие возить господ на Кузнецкий мост в вечернее время. Тем утром в 1905 году Жу-Жу ехала по Кузнецкому мосту в экипаже, когда вдруг услышала крики мальчишки-газетчика: «Савва Морозов покончил жизнь самоубийством!» Не помня себя, в порыве отчаяния моделька тотчас выпорхнула из кареты, чтобы купить газету, и в этот момент ее сбил проезжавший мимо другой экипаж. Когда набежавшая толпа зевак вдоволь насладилась зрелищем истекающей кровью красотки, вызвали полицию. Бедняжку увезли в больницу, где она и скончалась. А ближе к ночи в подворотне на Кузнецком мосту нашли юного газетчика, задушенного женским чулком. Как установила экспертиза, чулок принадлежал именно Жу-Жу. С тех пор разносчики газет на этой улице больше никогда не появлялись.

В холдинге ЗАО МОСКВА Жу-Жу отвечала за московский «глянец», игравший существенную роль в накачке ПРА. С тех пор как отрасль превратилась в полноценную индустрию, именно ей редакторы глянцевых изданий привозили на визирование макеты каждого нового номера. Жу-Жу приучила их подавать макеты в специально для нее изготовленных конвертах, в дизайне которых и изощрялись каждый раз редакторы. Конверту пристало быть непременно многослойным, богато декорированным. Вечерами, валяясь на шкуре уссурийского тигра, брошенной перед камином, бывшая моделька, развернув пакет из спецбумаги ручной работы, доставленной из Полинезии, отстегивала, скажем, изящную золотую брошь Тиффани с тафты горчично-голубого отлива и извлекала, к примеру, меховую облатку из выстриженной серебристой норки, выполненную в виде муфточки, в которой таился макет в шелковом саше с пристегнутой аграфом орхидеей. К макету обычно прилагался какой-нибудь милый пустячок, вроде духов Баленсиаги или редчайшей крупной жемчужины прямо в жемчужнице.

Распетрушив обертки и полистав макет, Жу-Жу не затрудняла себя рецензией, а выбрав несколько одежек из рекламируемых коллекций для себя и баронессы, отправляла его с нарочным к рекламистам, трудившимся на благо комьюнити. Здесь проверялся специальным прибором уровень пенно-лакричной накачки ПРА, затем макеты журналов подвергались жесточайшей цензуре: все лондонское тщательно вымарывалось – противостояние с лондонскими было внутренним делом комьюнити, щепетильно и неукоснительно скрываемым от непосвященных. Далее макеты дополнялись рекламой мировых и отечественных брендов, сцедивших ПРА в сосуды московского комьюнити.

На самом деле геймер дядя Женя был не так уж далек от истины. Сгущенка существовала в виде стратегического запаса, сделанного членами комьюнити еще в советские времена, когда содержание вредных компонентов в продуктах было не так велико, чтобы угрожать массовым отравлением плоти и, как следствие, членов комьюнити. Хранился этот стратегический запас в знаменитых Провиантских складах и неизменно оставался предметом зависти и объектом постоянных набегов с целью грабежа со стороны лондонских. Но если лондонских обламывали еще на дальних подступах, то с наездами выпучившейся московской власти дело обстояло значительно хуже.

Ампирный комплекс зданий, называемых Провиантскими складами, возведен был еще в середине XIX века. Считалось, что здесь хранился провиант для армии. Однако склады со времен постройки и до настоящего времени были столь засекречены, что породили множество домыслов среди обывателей. Так, например, до революции считалось, что там располагается специальный конный полк для подавления беспорядков в городе. Не менее таинственным для москвичей местом бывшие Провиантские склады остаются и сейчас. Что находится за этими суровыми стенами, публике доподлинно не известно. В советское время там квартировала автобаза Минобороны, хотя название объекта порождало среди москвичей слухи о легендарных продовольственных закромах Родины. Да только откуда было взяться такому количеству провианта в те времена? Естественный конец провианта повлек за собой конец общественного строя.

Намедни же продувные и оборотливые властные капитализаторы недвижимости, не испросив даже дозволения Растопчина, затеяли реконструкцию с реставрацией Провиантских складов под музейный комплекс вездесущего Цураба Зеретели. Пилить два с четвертью гектара недвижимости на Зубовском бульваре можно было долго и сладко, с урчанием и повизгиванием, будоража воображение москвичей то вдруг случившимся в мозговой извилине архитектора атриумом, объединяющим три существующих корпуса и один новый, то достройкой новых корпусов в мавританском стиле. С тех пор как Растопчину удалось выменять склады у Министерства обороны на гаражи в другом районе с доплатой, комплекс стал предметом торга комьюнити с городскими властями. Отработанный Бомелием номер с местом в Мавзолее для градоначальника на сей раз не прошел, но ту часть комплекса, где хранилась сгущенка, Растопчину все-таки выторговать удалось. Ему же пришла в голову идея обустройства под Провиантскими складами подземного пространства, куда вел бы подземный коридор прямо со станции метро «Парк культуры» с целью перенаправления целевого трафика органики, а также строительства парковки. Но эти переговоры Растопчин вел уже с новыми властями столицы. Старые, несговорчивые, пришлось выжигать из Москвы тем же излюбленным способом, в котором Растопчину не было равных. В результате стеклянный призрак атриума перестал мучить москвичей по ночам, а фамилия главного культтрегера Москвы пропала из новостей, посвященных реконструкции складов. Не успели москвичи подумать, что Провиантские склады будут теперь полниться только духовной пищей в открытом доступе, поскольку продукты питания теперь широко экспонировались во всех гастрономах, как стало известно, что в склады переносится депозитарий, хранящий активы ПИФов – акции и облигации. Ведь все инвестиционные операции в столице производились под неусыпным надзором главбуха комьюнити – Митрофании.