Мастер-класс по убийству - Кирилл Казанцев

Вот этот вариант показался мне наиболее реальным. Подкатить к человеку с безупречной в прошлом репутацией, но загнанному в угол и готовому на все ради спасения жизни родного человека, – это высший пилотаж. Вариант безотказный, железный, беспроигрышный! Да, расщепили они Захарова на молекулы и атомы и получили результат: беспроигрышный, железный, безотказный! Но не учли одного, что он оказался человеком, в сущности своей, порядочным и глубоко ранимым и, скорее всего, измученным горем, ночными кошмарами и совестью. Почему же он не покаялся раньше? Страх перед расплатой и нежелание подставлять приятеля? Вполне возможно. Ждал подходящего момента? Скорее всего. После смерти жены он не жил, а существовал. Эмоциональный всплеск своим визитом спровоцировал я. И он, наверняка зная о смерти Потапова, стал говорить. Теперь его ничего не связывало. Мне было досадно, что я так и не смог его просчитать. А ведь он был готов к сотрудничеству, но я этого не почувствовал. Перед смертью он направил Ивану послание – посмертное письмо – и ушел из жизни, как сам посчитал, незапятнанным.

Трагическая история и финал.

Прервал мои размышления телефонный звонок от Луценко.

– Ну, что наработал? Информация новая есть?

– Скоро приеду, – ответил я и завел двигатель.

* * *

Когда Луценко узнал от меня последние новости, его лицо омрачилось.

– Наворотил этот Захаров дел, – сказал он недовольно. – Что делать будем?

– Позвони Иванову и пригласи зайти, – посоветовал я. – Надо насчет эксгумации срочно решать.

– Добро, – согласился Иван и снял телефонную трубку. Пока следователь шел, мы успели выпить по рюмке коньяка и попить кофе.

Появившийся вскоре Михаил был как всегда не в настроении. Он сухо поздоровался со мной, сел на стул, сбоку от стола, и вопросительно посмотрел на Луценко.

– Ты, Миша, не хмурься, – заметил неодобрительно Луценко. – Я тебя не поболтать о бабах вызвал, а довести до тебя свежую информацию и обсудить важные вопросы.

Я заметил, что лицо Михаила дрогнуло и безразличие во взгляде пропало.

А Иван продолжал говорить. По мере изложения фактов Иванов непроизвольно придвинулся к Луценко, положил локти на столешницу и стал делать пометки на листе бумаги, взятом у Ивана.

– Теперь хочу выслушать твое мнение, – сказал Луценко.

– Вопрос, конечно, щекотливый, – наконец проговорил следователь после долгих раздумий. – Вынести постановление я могу, но для этого нужны основания, а анонимка не может рассматриваться как доказательство. Поступит жалоба от родных, и я получу по всей программе.

– Я решу этот вопрос с прокурором, – сказал я. – А с родными поговорю. Я уверен, что они препятствовать не станут.

– Даже так. – Иванов посмотрел на меня подозрительно.

– Могу прямо сейчас позвонить Гуляеву.

– Звони, – сказал Луценко и придвинул ко мне телефонный аппарат с прямой связью.

Гуляев находился на рабочем месте, и я коротко объяснил ситуацию. Потом передал трубку Иванову. Михаил минуту молча слушал, периодично кивая головой, потом сказал «понял» и положил трубку.

– Можешь говорить с родственниками, – сказал он. – Если решишь с ними вопрос, то послезавтра с утра поедем на кладбище.

Следом за Ивановым собрался уходить и я. Время было уже позднее, и отдых перед непростым разговором со Сливиным был необходим.

– Подожди, – остановил меня Иван. – Есть еще один вопрос. – Он нажал кнопку селектора.

– Слава, зайди ко мне со сканером.

В кабинет постучались, и на пороге появился полный молодой человек с редкой, как у китайских странников, бородкой и небольшим прибором, наподобие портативной рации, в руке.

– Проверь его, – сказал Иван.

– Встаньте, пожалуйста, – попросил Вячеслав и, когда я поднялся с места, стал водить прибором вдоль моего тела. Прибор молчал.

– Вы на машине? – спросил он и, услышав положительный ответ, сказал:

– Давайте проверим ее.

Когда Слава извлек из-под передней арки колеса черную пластинку, – я все понял.

– А теперь думай, друг, где тебя пометили, – сказал Иван.

* * *

В обговоренное с Ивановым время я привез Николая Кирилловича на кладбище. Михаил уже стоял у могилы с блестящим гранитным памятником, на котором был выгравирован Юлин портрет, выполненный настолько мастерски, что фактически не различался с фотографией, которую я запомнил, когда листал альбом дома у Сливиных. Рядом с могилой стояли кладбищенские рабочие с лопатами и ждали начала процедуры.

Тут же находились двое понятых, тоже из персонала кладбища, судебно-медицинский эксперт и еще двое сотрудников морга с носилками.

Иванов поздоровался со Сливиным за руку и что-то тихо сказал ему, о чем, я не разобрал.

Николай Кириллович кивнул, и Михаил начал читать текст постановления. Когда все предварительные формальности были соблюдены, Иванов дал указание приступить к раскопу.

Когда полетели первые комья земли, я поглядел на Сливина. Он, не отрываясь, смотрел на разрушаемую могилу дочери, и только желваки ходили волнами под натянутой бледной кожей скул.

Зрелище не для слабонервных. Когда стали вскрывать извлеченный из могилы, облепленный пластами грязи гроб, я взял Сливина под руку и отвел в сторону. Мы вышли на песчаную дорожку, и он достал из кармана флягу коньяка. Открутив пробку, сделал из нее несколько крупных глотков, потом протянул мне. Хоть я был и за рулем, но не посмел отказаться и сделал глоток. Сливин выпил еще, потом сунул фляжку в карман.

– За что же это ее так, даже после смерти, – с надрывом произнес он и посмотрел на меня. – Найдите эту падлу, умоляю! – воскликнул он.

Я промолчал. Мы стояли до тех пор, пока мимо нас не пронесли носилки, где в черном полиэтиленовом пакете находились останки несчастной девушки. Мы пошли следом.

Я пришел домой и сразу залез в ванную. Долго стоял под душем. Отказавшись от предложенного женой ужина, я лег спать. Сон не шел. Голова наполнялась всяким хламом, от которого я безуспешно пытался избавиться, крепче сжимая глаза. После безуспешных попыток заснуть самому я принял таблетку снотворного. Последней осознанной мыслью было: «А на фига я ввязался в это!»

* * *

Всем известно, что граждане ищут адвоката при крайней необходимости и не от хорошей жизни. Принимая во внимание, что удовольствие это не из дешевых, само обращение в коллегию, консультацию либо адвокатский кабинет подтверждает желание клиента платить. Кому? Вопрос конкретный и решается обычно по рекомендации и протекции.

Для людей очень состоятельных и власть имущих существует элита, которая финансируется только за присутствие в процессе, то есть за имя. В данном случае сам результат ни для кого не имеет никакого значения. Как бы ни обернулось дело, клиент всегда при случае может похвалиться, что его защищал или вел дело сам: Р… П… К… Ж… Уже упоминание этих фамилий поднимают значимость фигуранта в глазах, подобных ему. А если еще озвучивается сумма оказанных услуг, то бывший клиент юридического гуру может перемещаться с высоко поднятой головой, провожаемый завистливыми, но чаще насмешливыми взглядами.