Попытка не пытка - Марина Серова

— Брехня, — отозвалась диспетчерская дама строгим недовольным голосом. — Ты мне мозги глупостями не забивай, не отвлекай. Говори правду: где был?

Мой сон сразу как рукой сняло. Я вскочила с кровати и начала теребить Ксюшу:

— Эй, ты что-нибудь сейчас слышала?

— А чего такое? — села она на кровати, сонно, по-детски потирая кулаками глаза. — По радио, что ли, чего передали? Снова переворот какой? Или поумирали все министры?

— Анекдот рассказали, — ответила я. — Хочешь послушать?

— Ты что, с ума сошла? — удивилась Ксюша. — Ночь же на дворе.

— Да нет. Это ты давай рассказывай, в каком именно месте Санька высадил с поезда твоего «пропащего»? И почему ты скрыла от меня самое главное?

— А ты откуда узнала? — поразилась Ксюша и вдруг захныкала: — Санька просил никому не говорить, у нас с ним отношения…

— Какие еще отношения? Финансовые?

— Наоборот, любовь до гроба. Знаешь, как трудно сейчас личную жизнь устроить? А его ведь уволить могли за то, что он мужика из поезда самовольно выгнал. Он же не знал, что тот какой-то шишка. А потом этот Погорельцев взял и вообще пропал. Прикинь, каково ему?

— Кому? — не поняла я.

— Кому-кому? Саньке. Он и так извелся весь. Боится, что, если начальство узнает, еще и посадить могут, так сказать, за превышение служебных полномочий. А то и вовсе мокрое дело пришьют.

— А он тебе не рассказывал, чего так орал там, под насыпью?

— Да нет, а что там еще?

— Собирайся, — сказала я твердо. — Теперь ты со мной вместе везде кататься будешь. Прошвырнешься на куче угля — глядишь, и врать будешь меньше. Мало тебя все же тогда Костик потрепал, голубушка.

— Вот здесь примерно дело было, — сказала Ксюша, когда машинист притормозил тепловоз и мы сошли на ничем не примечательную насыпь. — Здесь, на этом участке, поезд у каждого столба останавливается. Ну и чего дальше будем делать?

На этот вопрос я ответить пока не могла и только внимательно огляделась вокруг.

Сразу же за насыпью начинался лес, за которым виднелись какие-то домишки. Что-то похожее на небольшую деревеньку. За деревенькой по холмам снова поднимался лесной массив.

— И не знаю даже, чего здесь поезд тогда остановился, — удивленно заметила Ксюша, тоже озираясь по сторонам. — Тут и станции никакой нет. То ли встречный пропускали, то ли еще чего — сейчас уж и не вспомню. А тут у них с Санькой как раз страшный скандал вышел. Он у меня горячий, а этот тоже на принцип пошел.

Обычно поезд почему-то сразу после Крапивинска останавливается — то контроль какой-нибудь, то еще какая-нибудь заморочка — и почему-то всегда на восемьсот шестидесятом километре…

— Насчет этого километра я в курсе, — припомнила я своих недавних знакомых. — Со здешними скорпионами мы особо разберемся. Ну что же, пошли через лес к той деревне. Может, там что-нибудь узнаем?

— Ну вот, и чего это я теперь должна таскаться по каким-то захолустьям, — заныла Ксюша. — Как будто я сыщик. Я чай людям должна подавать, постели разносить, титан греть…

— Знала бы ты, сколько мне пришлось побегать из-за твоей конспирации — молчала бы, — остановила я ее строго. — И потом, учти — теперь от того, найдем мы Погорельцева или нет, зависит и судьба твоего Саньки.

Моя сестрица сразу же прикусила язык и сделалась безропотной, как овечка. А я подумала: вот она, великая сила любви! На что только не толкает она бедных женщин, готовых грудью защищать своих беспутных сожителей. Молчать, но не сдаваться!

Ведь если бы не случай, в жизни бы не узнать, как все было.

Первым делом я обошла и подробно осмотрела всю насыпь. Ничего особенно примечательного — обычный придорожный натюрморт: целлофановые пакеты, бутылочные осколки…

Странная выработалась привычка у нашего народа, путешествующего в поездах, — с лихостью швырять в окно объедки и мусор, зная, что все равно в этом месте не жить, а может быть, никогда и не видеть. А хоть бы даже и жить.

Признаться, меня слегка замутило, пока проводила необходимый осмотр. Ксюше-то что! Она сидела на насыпи, подставив солнцу ноги и руки — загорала, мурлыкала под нос какую-то песенку и была похожа в этот момент на рыжую кошку. Наверное, вспоминала своего бешеного милиционера.

— Ладно, пошли в деревню. Здесь ничего, — сказала я.

Удивительно, но за все время, пока мы шли по дорожке по направлению к домам, нам не встретилось ни одного прохожего. Как все же безлюдны и бескрайни российские просторы! Нет ничего проще в них затеряться, сгинуть, бесследно исчезнуть, кануть.

Мне так и хотелось позвать: ау, Погорельцев, где ты тут? Куда ты, Игорь Николаевич, подевался?

Наконец показался первый домик — совершенно разрушенный, с выбитыми стеклами. Рядом с ним стоял домишко ничуть не лучше, и видно было, что здесь давно никто не жил.

Насколько можно было судить с первого взгляда, деревня была совсем маленькой — всего на десяток домов, из так называемых «брошенных».

Наконец мы наткнулись на дом, где на крыльце сидела какая-то бабуся.

— Бабушка, как деревня-то называется? — спросила я ее, и та ответила с готовностью:

— Пеньки, дочка. Да только тут уже почти и не живет никто, четыре семьи только. А вы чего сюда — за курочками, яичками? Здесь вы этого не найдете, у самих всего в обрез, в Крапивинск за харчами ездить приходится. Митька, правда, держит, да к поезду все выносит, чтоб подороже продать, прости, господи, его…

И старушка, быстро крестясь и отвешивая поклоны, перешла на шепот и забормотала про себя какую-то бесконечную неразборчивую молитву.

— Да нет, мы, бабушка, человека одного ищем, — сказала я, доставая из сумки фотографию Игоря Николаевича. — Не встречали здесь случайно такого?

Лицо улыбающегося Погорельцева на снимке произвело на старушку весьма неожиданный эффект. Быстро взглянув на фотографию, она вдруг вскочила со своего места, плюнула себе под ноги и скрылась за дверью своей хибарки. Слышно было, как она закрыла ее изнутри на щеколду и сразу же начала читать громкую молитву вперемежку с какими-то ругательствами, из которых можно было разобрать слова «антихрист», «анчутка», «аспид окаянный», «исчадие ада», «чтобы всех черти совсем задрали» и что-то еще в том же роде.

— Послушай, тебе не кажется, что она его узнала? — удивилась я.

— Похоже, — подтвердила Ксюша. — Видела, сиганула, как будто ее гадюка в задницу ужалила.

Поняв, что по-доброму со старушкой поговорить не получится, я принялась громко колотить в дверь кулаками, приговаривая:

— Откройте, милиция! Вы должны ответить на все наши вопросы.

За дверью сразу же воцарилась тишина.