Все люди - хорошие - Ирина Волчок

Наташка вооружилась большим ломом и начала ковырять лед. Дело пошло, но она мгновенно устала. Интересно, а вот как раньше, во время войны, например, бабы и вагоны разгружали, и пахали на них, на бабах, — в прямом смысле: запрягали вместо лошадей? Она взмахивала ломом все медленнее, ждала, когда откроется второе дыхание. Второе дыхание не открывалось. Тогда она решила, что наковыряла достаточно для первого раза, и взялась за лопату.

С лопатой Наташка почти летала. Скоро разбрасывать стало нечего, и она опять взялась за неподъемный лом. Конечно, она и не заметила, что на крыльце кто-то появился.

— Наталья Аркадьевна, голубушка, что же это вы делаете?!

Наташка оглянулась и увидела Николая Георгиевича, наследного принца и писаного красавца. Писаный красавец стоял на ступенях в трико, футболке и босиком. Прямо босыми ногами на ледяном камне.

— Позвольте спросить, кто же вам такие поручения дает? — сердито крикнул он. — Чтобы я знал, кому голову открутить…

Последние слова он произнес совсем тихо, но Наташка, со своим кошачьим слухом, конечно, все расслышала. Оказывается, он и нормально, по-человечески говорить умеет. Уже интересно.

— Доброе утро, Николай Георгиевич, чего вы так рано встали?

— Немедленно положите лом! Это приказ. Я через минуту обуюсь и выйду к вам.

Ага, положите лом. Как же. Дальше с этой горой льда только хуже будет. Нет уж, мы как-нибудь сами, без приказов. Наташка перевела дух, для вдохновения снова вспомнила героических женщин прошлого и продолжила крушить лед.

Николай Георгиевич действительно очень быстро появился на крыльце. Только ботинки обул. Свои модные, донельзя ухоженные, а может, и вовсе совсем новые ботинки. Явно очень дорогие. Он решительно отобрал у Наташки лом, приладился и начал быстро-быстро колоть лед. Ему не может быть много лет, подумала Наташка. И молодой мужик от такой работы быстро сдохнет, уж она-то поняла, когда попробовала. Лед разлетался в разные стороны как шрапнель. Ботинки! Он же так себе все ботинки за пять минут изуродует!

— Николай Георгиевич…

Но он не дал ей и слова сказать:

— Может, завтраком займетесь, барышня?

— Я тогда лучше снегом займусь, его еще раскидать надо, — сказала Наташка.

Работали они молча и почему-то очень быстро. Наверное, подсознательно соревновались, ждали, когда другой первым остановится отдышаться. Но для Наташки бросать снег — это не работа, а удовольствие, а наследный принц, наверное, двужильный. Она украдкой взглянула на его почти обнаженные руки. Не Шварценеггер, конечно, у которого бицепс как бедро взрослого человека. Но руки у Николая Георгиевича были необыкновенные. Сквозь кожу отчетливо была видна каждая мышца, каждая жилочка. Спина под тонкой и мокрой от пота тканью футболки была такая же. Не человек, а анатомический атлас какой-то, честное слово.

Ровно на половине бывшей крепости он остановился и объявил перекур. Наташка улыбнулась: некурящая она. Этот факт Николай Георгиевич почему-то горячо одобрил. Поинтересовался: не устала ли она? Наташка рассмеялась.

Рассмеялась так открыто, легко, что у него отчетливо защемило сердце. Она первый раз при нем смеялась, значит, все-таки он ей не противен, как подумал вчера.

— Вы вспотели, у вас футболка мокрая, вы простудитесь, — сказала Наташка.

— Вы, Наталья Аркадьевна, видимо, по молодости лет не знаете прописной истины: кто работает — тому не холодно.

— Почему это по молодости? — обиделась Наташка, давно считающая себя взрослой, а с недавних пор еще и солидной женщиной. — Мне двадцать три. Через две недели…

— Ровно? — задал он странный вопрос.

— Что — ровно? — не поняла она.

— Ровно через две недели?

Наташка на секунду задумалась, подсчитывая, и кивнула головой. Он сказал: «Отлично», — и взялся за лом. Через полтора часа они усталые, но чрезвычайно довольные, ввалились в кухню. Все еще спали, но вставать было явно пора. Хотя бы Андрюшке, в школу. Наташка задумалась: разбудить ребенка она, конечно, разбудит, и завтраком накормит, и в школу соберет. Но кто его в город повезет, если Владимир Иванович с Людмилой еще спят? Не ломиться же ей в хозяйскую спальню?

Впрочем, для начала надо пойти переодеться, мокрая она после этих снегоуборочных работ как мышь. Вернулись на кухню они с Николаем Георгиевичем одновременно. Он тоже привел себя в порядок и оказался по-вчерашнему безупречен. Все-таки интересно — сколько лет ему может быть? Как он ломом-то… Она подавала на стол и рассматривала его исподтишка — вчера так и не решилась. Морщинки в уголках глаз, выраженная продольная морщина на лбу. Явно не мальчик уже. Но виденные час назад мощные жилистые руки, мускулистая спина… Противоречие. Как будто голова одного человека, которому точно за сорок, а тело другого, молодого и сильного, очень сильного и выносливого.

— Чем же это, Наталья Аркадьевна, вы меня потчевать собрались? Я, кроме кофе, по утрам ничего не употребляю…

— Кофе тоже будет, — сказала Наташка. — Только сначала надо супа горячего съесть, чтобы голова после… ну, не болела.

Он секунду рассматривал ее, не понимая, а потом захохотал:

— Так вы меня по-кавказски от похмелья лечить хотите! Нет, я не столько вчера выпил, чтобы болеть. И знаете, физический труд на свежем воздухе куда лучше способствует. Так что бог с ним, с супом, давайте я вас кофе делать научу. Вы наверняка так не умеете, это наши северные тонкости.

Он все знал на этой кухне и не нуждался в ее помощи, она просто наблюдала, слушала комментарии и запоминала. Кофе и вправду получился необыкновенно крепкий и ароматный.

Наташка решила просить совета, Николай Георгиевич как-никак родственник: что с Андрюшкой делать? Он раньше школу по неуважительной причине пропускал? Или Людмилу с Владимиром Ивановичем будить? И если будить, то как? Не в спальню же к ним прямо так переться… Он задумался. В спальню и правда как-то неловко… А потом решил: зачем их будить вообще? В школу она парня собрать сможет? Ну и замечательно, пусть начинает. А отвезет он Андрюшку сам.

Владимир поставил будильник на шесть утра. Рань несусветная, а что делать? Восьмое марта. Коробочки он разложил с вечера, чтобы не перепутать — что жене, что матери, что теще, что сестре. Подарок для Наташки был не в бархатной коробочке, а в плотном нарядном пакете с какими-то букетами по бокам. Интересно, что сказали бы его родственницы, если бы узнали, что сумочка дороже любого из колечек, предназначенных для них, раза в полтора? Одна Людка, наверное, нормально среагировала бы, остальные наверняка разобиделись бы, особенно Аленка.

Два букета ночевали в гараже. Цветочная барышня, строя ему глазки, сказала, что если температура не минусовая, ничего с растениями не случится. Для жены он купил красные розы. Он всегда дарил ей красные розы. Считал — классика. А вот с букетом для Наташки ему пришлось крепко задуматься. В конце концов, он остановил свой выбор на крупных белых тюльпанах и купил аж полтора десятка. Выглядел букет — просто прелесть. И вроде скромно. Не розы же, в самом деле.