Индейцы Северной Америки. Быт, религия, культура - Джон Мэнчип Уайт

Команчи были безраздельными хозяевами территории, охватывающей западную часть Техаса, запад Оклахомы, а также часть Канзаса и Нью-Мексико; они являлись признанными мастерами и знатоками ведения войны, которая была для них самоценна и являлась образом жизни и к которой они относились почти как к искусству. После 1750 г. команчи стали верховым племенем и обзавелись достаточным количеством лошадей, и тогда все не связанное с войной потеряло для них всякий смысл и интерес. Причем, как отмечает Т.Р. Ференбах в своем фундаментальном исследовании, посвященном команчам, у них не было материальных причин столь безоглядно и безоговорочно посвящать себя войне. Вот что он пишет по этому поводу:

«Команчи были богаты; они были настоящими нуворишами равнин и в то же время теми самыми, кого называют «ужасное дитя» в семействе. Их пристрастие к войне не было вызвано экономическими причинами. Они разводили достаточно лошадей для того, чтобы обеспечить себя всем необходимым за счет охоты на бизонов. Они продолжали набеги, поскольку у команчей сложилась четкая система ценностей и критериев авторитета мужчины среди соплеменников, жестко ориентированная на войну. Мужчина мог добиться уважения, только отличившись на войне, особенно если он сумел в ходе боя увлечь за собой остальных. Не случайно вожди команчей раздавали в виде подарков практически все доставшиеся им военные трофеи. У большинства вождей и так уже были сотни прекрасных лошадей, но им всегда хотелось еще больше уважения и авторитета. Даже если лагерь был доверху наполнен продовольствием и всем необходимым, мужчины продолжали бесцельно слоняться за его пределами в томительном ожидании, когда можно будет выступить в новый поход. Мужчины-команчи находились в постоянном «поиске войны»; лишь она наполняла жизнь каким-то смыслом и давала им возможность повысить авторитет и занять более высокое положение в своем сообществе».

В перерывах между войнами жизнь в лагере команчей изобиловала ссорами и потасовками между «обидчивыми, высокомерными и драчливыми воинами». Но гораздо более серьезным было следующее обстоятельство. Команчи, как и японские камикадзе, жили руководствуясь девизом: «Настоящий воин умирает молодым». Однако на этой почве у них развился безумный страх перед старением, причем до такой степени, что он перерос в ненависть к своим пожилым родственникам – даже к собственному отцу и дядям. Панически боясь постареть и вместе с этим потерять силу, ловкость, а также уважение и авторитет, они вымещали этот страх на пожилых людях: их лишали заслуженных наград и почестей, отнимали принадлежащее им имущество и даже их женщин. Жить в сообществе, где заправляют бессовестные наглецы, для пожилых людей подчас становилось невыносимым; многие из них кончали с собой. Все это является совершенно вопиющим и неслыханным для подавляющего большинства индейских племен, где к пожилым людям относятся с величайшим уважением и почтением и внимательно прислушиваются к их мудрым советам.

Короче говоря, взгляды на войну и отношение к ней со стороны ирокезов и команчей были совершенно нехарактерными для подавляющего большинства индейских племен и противоречили как общему мировоззрению индейцев, так и их взглядам непосредственно на эту проблему.

Независимо от их взглядов на войну в целом и отношение к ней, подготовка к военному походу была практически одинаковой у всех индейских племен.

Война считалась священным действом, и к ней нельзя было относиться поверхностно. Решение начать войну принималось военным советом; он же определял и время ее начала. Военный совет возглавлялся специально назначенным военным вождем или руководителем; как уже говорилось, обычно это был не начальник лагеря или гражданский вождь. Даже правитель натчезов Великое Солнце не возглавлял лично военные походы; на пост великого полководца он обычно назначал своего брата или дядю по материнской линии.

Когда были назначены командиры отрядов, руководитель военного совета объявлял о начале военной кампании. У ряда племен, в частности ирокезских и некоторых алгонкинских, было принято разрешать любому воину, пожелавшему это сделать, организовать и возглавить собственный отряд. Правда, такая практика особенно не поощрялась, поскольку действия такого отряда в отрыве от основных сил могли привести к путанице и принести вред вместо пользы.

После принятия решения о войне и объявления об этом посылали гонцов по всем поселениям племени, а также военным лагерям, у кого они существовали, для сбора воинов. Иногда, как это было у криков, верховный вождь, вместе со своими помощниками, самолично объезжал поселения и, под аккомпанемент боевых песнопений и ударов в бубны и барабаны, приглашал добровольцев присоединяться к военным отрядам. Обычно военный отряд состоял из 30–40 человек; редко когда его численность была больше. Ведь человек не мог находиться одновременно и на войне, и на охоте; поэтому чрезмерное увлечение военными походами, если они не приносили соответствующей компенсации в виде трофеев и добычи, могло иметь тяжелые экономические последствия для племени. Также нельзя было «оголять» поселение: если в нем оставалось слишком мало воинов, это могло стать поводом для нападения на поселение со стороны другого племени, которое, в свою очередь, выжидало для этого подходящий момент.

Перед выходом в поход командиры отрядов занимались будничными вопросами, связанными с необходимыми приготовлениями; в лагере же в это время происходило настоящее «буйство» военных ритуалов и обрядов, чтобы в максимальной степени поднять и укрепить боевой дух воинов. Боевые общества доставали и выносили на всеобщее обозрение боевые связки и священные ящики-«ковчеги»; исполнялись боевые песни и пляски; одни воины постились, а другие употребляли особую пищу, в частности мясо собак; «фаустовские», или «дионисийские», племена употребляли наркотические вещества или пили «черное зелье» – напиток, приготовленный из листьев остролиста, который употребляли с древних времен. Шумно прославляли прежние свершения и подвиги и предрекали еще более громкие и славные дела в ходе предстоящего похода. Осуществлялась церемония совместного выкуривания «трубки войны»: ее пускали по кругу воинов и каждый должен был сделать затяжку. Многие воины, подобно сегодняшним гонщикам и тореадорам, в ночь перед выходом в поход воздерживались от интимной жизни. В это время над всем вооружением воинов произносились заговоры и заклинания, а сами воины покрывали себя боевым раскрасом. Боевой раскрас и боевой костюм у каждого племени был свой, причем воин снаряжал и раскрашивал своего боевого коня с не меньшей тщательностью, чем самого себя. За боевым конем требовался ежедневный полноценный уход; к нему относились как к члену семьи, а порой как к божеству. Ведь от ума и сообразительности коня, быстроты его ног зависела жизнь его хозяина. Коня выводили и тщательно снаряжали; украшали гирляндами бубенцов и колокольчиков; в хвост и в гриву вплетали ленты; шерсть натирали благоухающими травами.

Боевой раскрас и украшение воина и его коня имели целью не только оказание психологического воздействия на противника. Считалось, что это имеет магическую силу и оберегает воина и коня в бою, делая их неуязвимыми и даже невидимыми. Интересно отметить, что если воину перед походом являлось видение, что в этом походе он погибнет, то он имел право рассказать об этом видении публично и остаться в лагере, если пожелает, причем это никоим образом не задевало его чести и достоинства и не ставило под сомнение его мужество и храбрость. Считалось глупым не прислушиваться к предостережению богов. Более того, любой воин мог вернуться в лагерь, даже если отряд был уже на марше, если он имел предчувствие, что добрые предзнаменования, озвученные перед выходом из лагеря, неверны и он может погибнуть. Индейцы, за исключением команчей, вовсе не стремились погибнуть в бою. Ведь весь смысл войны состоял в том, чтобы завоевать в ходе нее авторитет и уважение соплеменников, а чтобы воспользоваться этим, необходимо было выжить.