Небо после бури - Саба Тахир

– А Маринн?

Керис хочет заполучить Свободные Земли, стать хозяйкой Адисы. Хочет взойти на трон Ирманда, а голову Никлы выставить на пике у городских ворот.

– Не сейчас. – Я слежу взглядом за родителями и детьми – они идут по аккуратно вымощенной тропе к беседке. – Я тебе обещал.

Керис наклоняет голову, но я успеваю заметить блеск в ее серых глазах.

– Как вам будет угодно, господин.

Императрица удаляется, а я вторгаюсь в ее сознание и, чтобы отвлечь от мыслей об Адисе, побуждаю ее сознание сосредоточиться на нашей стратегии и на разрушениях. Когда Керис скрывается из виду, меня обдает порыв холодного ветра, и двое пылающих джиннов опускаются на террасу.

– Кхури. Талис. – Я приветствую их вспышкой тепла. – Как прошло ваше путешествие?

– Ветер был попутным, Мехерья, – отвечает Кхури.

– Есть новости о наших родичах?

– Фааз вчера расколол речной валун. – В голосе Кхури я слышу гордость за своих собратьев. Я невольно улыбаюсь. Когда пришли Книжники, ей еще не было ста лет. В той войне она потеряла младших братьев и сестер, ее родители умерли от горя. – А два дня назад Азул наслала снежную бурю на Дельфиниум.

– Талис?

– Мне всегда было трудно пользоваться своей силой, Мехерья, – тихо отвечает он.

– Только потому, что ты ее боишься. – Я поднимаю руку, подношу к его лицу, и он делает судорожный вдох: спокойствие, что я обрел с годами, передается и ему. – Придет день, и ты перестанешь бояться.

– Девушка… Лайя… – Кхури с отвращением выплевывает это имя. – Она и ее спутники вошли в Лес. Мы отправились в погоню, но… но ей удалось бежать, Мехерья.

С нижней террасы доносится радостное восклицание женщины: сын приносит ей какое-то маленькое сокровище, найденное в саду.

Когда Кхури видит людей и слышит детский лепет, пламя ее становится багровым, она непроизвольно сжимает руки в кулаки.

– Мехерья, может быть, ты, наконец, скажешь, почему эта девчонка должна жить? Почему бы нам просто не прикончить ее?

Я чувствую прикосновение чужой магии, внезапное желание правдиво ответить на ее вопрос.

– Кхури, – упрекаю я ее. – В этом не было необходимости.

Кхури способна силой мысли подчинять своей воле других. Я обучал ее сам, давным-давно.

Из горла ее рвется высокий, пронзительный крик – неслышимый для человека. Стая скворцов срывается с деревьев у меня за спиной. Люди в беседке наблюдают за скворцами, удивленно восклицают, слушая испуганное чириканье птиц. Талис съеживается и пятится от меня. Позволив умереть Каину, этому жалкому созданию, он тоже понес наказание. При помощи магии я заставляю его стоять неподвижно, не позволяю ему отвести взгляд.

Кхури падает, корчится на земле и в ужасе смотрит на свои руки: ее запястья скованы тонкими цепями цвета запекшейся крови.

– Большую часть я уничтожил, – говорю я, имея в виду цепи. – Я никогда не хотел ими пользоваться, но командиры стражи настояли.

– П-прости меня… прошу…

Когда огонь Кхури гаснет, и от него остается лишь пепел, я убираю цепи, прячу в мешок и протягиваю его ей. Дрожа всем телом, она отшатывается.

– Возьми это, – приказываю я. – Талис отправляется со мной на юг, а для тебя у меня есть другое задание.

Я объясняю ей суть дела и пламя ее разгорается снова – Кхури рвется в бой. Я наблюдаю за ней, и меня охватывает печаль. Мне грустно оттого, что я вынужден причинять ей боль. Оттого, что я не могу сказать правду ни ей, ни Талису. Я знаю, что эта правда будет невыносима для них.

Оставшись один, я снова подхожу к краю террасы и смотрю на людей. Отец разворачивает кусок ткани и начинает раздавать детям еду.

Я улыбаюсь, вспоминая два крошечных огонька из далекого прошлого, вспоминаю, как моя королева смеялась надо мной, глядя на нас: «Ты их балуешь, Мехерья. От такого количества сладостей их пламя потускнеет».

В конце концов, не я, а люди погасили их пламя, сокрушили его солью, сталью и летним дождем.

Я поворачиваюсь спиной к семье Мореходов и взлетаю, пользуясь восходящим потоком воздуха. Отец вскрикивает: его жена хватается за горло, ей нечем дышать. Еще мгновение, и дети тоже начинают задыхаться, и крики мужчины сменяются воплем ужаса.

Сейчас придут стражники. Они попытаются вернуть к жизни женщину и детей. Но я знаю, что это не поможет. Они ушли. Навсегда.

После того как Лайя и ее спутники покидают Лес, мои дни протекают в тишине. И эта ничем не прерываемая тишина настораживает меня. Смерть бродит по стране. В Дельфиниуме заканчивается продовольствие. Рэйфы истребляют Книжников, которые бегут из Маринна. Ифриты совершают набеги на Кочевников, чтобы истощить их силы перед вторжением Керис Витурии.

Сейчас в Сумеречном Лесу должно быть столько призраков, что у меня даже не осталось бы времени на сон.

Но Земли Ожидания, как это ни странно, почти пусты – пара-тройка призраков не в счет. В мертвой тишине лишь поскрипывают голые ветви, да раздается топот крошечных лапок. Бродя по безмолвному Лесу и высматривая заблудившихся призраков, я замечаю больное дерево.

Сначала меня сокрушает запах – такая вонь обычно исходит от останков животного или сгнивших фруктов. Но источником запаха оказывается вечнозеленое дерево на берегу Сумеречной реки – его ствол такой ширины, понадобится человек двадцать, чтобы его обхватить, и то с трудом.

На первый взгляд дерево-исполин кажется вполне здоровым. Но, подойдя ближе, я обнаруживаю, что густая зелень кроны окрасилась в глубине в болезненный оранжевый цвет. Земля у основания дерева стала рыхлой, обнажились корни.

Когда я опускаюсь на колени и касаюсь земли, меня пронзает острая боль. Она жжет, разъедает меня изнутри, она соткана из всех горьких сожалений, которые я когда-либо испытал, из всех совершенных мною ошибок. И в эту боль вплетается голод из моих недавних кошмаров. Незнакомое чувство ослепляет меня, и я буквально отлетаю назад. Когда мне удается сесть, это чувство исчезает, но я по-прежнему дрожу всем телом от пережитого потрясения.

– Что это, черт побери, такое? – хрипло бормочу я, хотя знаю, услышать меня некому.

Я осторожно подползаю обратно к дереву, снова касаюсь изрытой земли, но ничего не происходит. Почва у корней кажется мне такой же безжизненной, как соляные пустоши, протянувшиеся к западу от Серры. Здесь и там я вижу крохотные трупики: жуков, валяющихся кверху лапками, пауков, превратившихся в сухие серые комочки. Рядом лежит едва оперившийся птенец сойки – ему свернули шею.

Я даже не зову Маута. Он не говорил со мной с того дня, когда Каин вернул мне воспоминания.

Что если эти проклятые воспоминания причина всему? И они поедают Лес точно так же, как поедают меня? Нет, с момента смерти Каина прошло уже несколько дней, а дерево умерло совсем недавно.