Запретные цвета - Юкио Мисима

— Эйтян, познакомь меня с мастером! — пропел Руди.

Мальчик нехотя, поневоле представил их.

— Рад познакомиться с вами. Ну, так заходите теперь к нам почаще! Люди у нас водятся благородные, — промурлыкал хозяин.

Спустя некоторое время Эйтян удалился помыть руки. В этот момент к стойке бара подвалил за расчетом клиент лет за тридцать в модном костюмчике. В лице его барахталось какое-то мальчишество, утаенное младенчество. Припухлые веки, молочные щеки. «Уж не отек ли у него?» — подумал Юити. Похоже, что клиент был пьяненьким. Этот дешевый спектакль вовсе не вязался с инфантильным вожделением в его скользких глазках, которые обхаживали новичка. Рука его, как бы делая попытку опереться на стену, плюхнулась на плечо Юити.

— Ах, простите! — буркнул он и убрал руку.

Пока он извинялся, пальцы его, прежде чем отпрянуть, пробежались по плечу Юити. Легким онемением отпечатался на плече парня этот неприятный зазор между словом и действием. Незнакомец обернулся еще раз, зыркнул на Юити и улизнул — будто напуганный лис.

Когда Эйтян вернулся из туалета и Юити рассказал ему о происшествии, тот изумился:

— Что, уже? Какие прыткие! Вот и очередь к тебе образовалась!

Этот чопорный бар, почти не отличавшийся для Юити от того парка, поразил его тем, что все были здесь на короткой ноге.

В бар вошел невысокий молодой человек, играя темными ямочками на щеках, с элегантным иностранным господином под руку. Юноша был балетным танцором, стал известен публике недавно; иностранец — его преподаватель из Франции. Они познакомились сразу после войны. Славой молодой человек был во многом обязан своему наставнику. Этот рыжеволосый француз слыл весельчаком, уже несколько лет жил вместе с дружком лет на двадцать моложе себя. Слухи о нем бродят всякие, на пьяную голову — это как бы его конек — он может отмочить черт-те что. Вот недавно он вскарабкался на крышу, чтобы показать всем, как снести яйца. Протеже своему велел стать под карнизом с лукошком, а остальным гостям предложил отойти подальше в залитый лунным светом сад. Забрался по лестнице на крышу и присел на манер курочки. Эта рыжеперая несушка засучила гузкой, захлопала крыльями, закудахтала во весь голос. После чего в корзинку скатилось яйцо. Снова захлопала крыльями, закудахтала. На этот раз скатилось четыре яйца. Гости от смеха схватились за животы, захлопали в ладоши. В довершение этого представления, когда хозяин сопровождал гостей до дверей веранды, из его штанины выкатилось и шлепнулось на каменные ступеньки последнее забытое яйцо. После этого как не верить, что курица зараз может упрятать в своей гузке пяток яиц!

Юити зашелся от хохота, когда услышал этот анекдот. Вдосталь насмеявшись, он вдруг замолчал, будто кто-то укорил его за веселье. И спросил:

— И сколько длится у этого балетного танцора с иностранцем?

— Года четыре, говорят.

— Четыре года!

Юити пытался представить этот четырехлетний срок с сидящим за столом напротив мальчиком. Почему у него возникло несомненное предчувствие, что тот восторг, который он познал позапрошлой ночью, никогда не повторится в последующие четыре года?

Тело мужчины сродни волнистой равнине, которую можно обозреть с одной точки до самого предела. Там нет ни прохладных родничков, открываемых в странствии каждый раз заново, как это происходит с телом женщины, ни пещер с их удивительными кристаллами. Эта тривиальная наружность стала воплощением чистой, зримой Красоты. В тот момент, когда мы разгорячены любопытством сексуального познания, страсть и любовь держат между собой пари. Впоследствии же дух, завладевая любовью, предает ее забвению или какое-нибудь другое тело потихоньку притягивает ее к себе.

Тот единичный опыт натолкнул Юити на аналогии: «Если б только моя любовь проявилась во всем совершенстве с первого раза, то обоюдным предательством было бы с нашей стороны — и моей, и партнера — копировать опыт той первой ночи. Преданностью партнера невозможно измерить мою собственную искренность. И наоборот. Вероятно, моя верность обретет какие-нибудь формы, когда я познаю бесконечное число „первых ночей“ с чередой других партнеров. Моя постоянная любовь, если говорить о таковой, это своего рода простенькая ниточка, которая протянется сквозь наслаждения „первых ночей“. В конце концов эта же любовь приведет меня к стойкой пылкой неприязни ко всякому, кого полюблю хотя бы раз».

Эту любовь Юити сопоставил с искусственной любовью к Ясуко. Его терзали обе эти любви. Им завладевало одиночество.

Пока Юити молчал, Эйтян праздно поглядывал на соседний столик, занятый компанией молодых людей. Они сидели, повиснув друг на друге. Теребили плечи, трогали руки — казалось, что они чувствовали непрочность этих уз, но едва ли сопротивлялись своей тревоге. Их отношения можно сравнить с привязанностью товарищей по оружию, понимающих, что завтра их ожидает смерть. Будто не в силах превозмочь себя, один из них поцеловал другого в затылок. Вскоре эти двое поспешно удалились, маяча бритыми затылками.

Эйтян проводил их взглядом, чуть приоткрыв рот. На нем был двубортный костюм в клеточку и галстук цвета лимона. К этим бровям, к этим векам, к этим кукольным мальчишеским губам прикасались губы Юити. Юити рассматривал своего товарища. Взгляд его был строгим. Не было ни одного закоулочка на теле этого мальчишки, ни одной родинки на его спине, которые бы он не исследовал. В той простой комнатенке он побывал однажды, но запомнил ее обстановку навсегда. Там была ваза для цветов, там был стеллаж для книг… Уж точно, в этой комнате ни один предмет не сдвинется с места, пока она сама не придет в упадок.

Мальчишка перехватил его холодный взгляд. Вдруг схватил под столом руку Юити. Тот резко вырвал ее. Отчасти его жестокость была умышленной. Юити тяготился своей постыдной черствостью к жене и, не зная, как справиться с этим, искал оправдание для недвусмысленной жестокости к тому, кого давно любил.

Глаза мальчика наполнились слезами.

— Ютян, я знаю, что ты сейчас чувствуешь, — выдавил он из себя. — Видно, я уже надоел тебе, это правда?

Юити стал истово отрицать, но Эйтян продолжал:

— Да, да! Я понял это сразу, когда ты вошел. Ничего не поделаешь. Мы встали на этот путь, но почему-то не делаем больше одного шага. Когда-нибудь я тоже свыкнусь и смирюсь… Все же хотелось, чтобы ты остался моим братом до конца жизни. Я так горжусь, что ты стал моей первой любовью. Ты меня никогда не забудешь, нет?

Речь его была умудренной и решительной, будто опытностью своей он намного отличался от своего старшего друга. Юити был растроган его ласковыми мольбами. Из глаз его тоже хлынули слезы. Он нащупал под столом руку мальчика и нежно-нежно стиснул ее.

Раскрылась дверь, и вошли трое иностранцев. Юити вспомнил лицо одного из них. Этого стройного мужчину он видел во время свадебной церемонии — тот выходил из здания напротив. На нем был другой костюм, но все тот же галстук-бабочка в горошек. Ястребиным взглядом он обыскал помещение. Кажется, он был под хмельком. Он звонко всплеснул руками и закричал: