ПлоХорошо. Окрыляющие рассказы, превращающие черную полосу во взлетную - Ольга Савельева

Дом превратился в «весь мир».

Тут и семья, и работа, и путешествия, и друзья.

Это сильный стресс, означающий новую реальность, пусть и всего на несколько месяцев.

Мы испугались и замотали головой.

Отрицание. Гнев. Торг. Депрессия. Принятие. Люди неизбежно проходят все эти стадии «внедрения» новой жизни в старую, будто станции метро.

Метро везет из старой жизни в новую. Со всеми остановками.

Как-то раз по молодости я поздно вечером ехала в вагоне метро и заснула. Приехали на конечную, а я сплю. Я тогда училась, работала и подрабатывала, времени на сон оставалось мало, вот организм и не выдержал.

И вот просыпаюсь я и не пойму спросонья, что происходит: я в вагоне одна, да что там в вагоне – во всем поезде, и он несется куда-то на бешеной скорости… А-А-А-А-А! Я в ужасе вскочила, за голову схватилась и стала метаться по вагону. Сердце от страха выскакивало из груди. «Господи, господи, – бормотала я. – Куда меня везут?» Я понятия не имела, как выглядит депо для поездов метро. Это много-много поездов? Там светло? Двери открывают? Выйти можно будет?

Или это темный и страшный ангар, где я в кромешной темноте останусь? Позвонить машинисту не догадалась: паника блокировала здравый смысл.

Помню, я даже заплакала. Но на самом деле я дольше пишу, чем мы ехали. Поезд вдруг встал в туннеле как вкопанный. С одной стороны стена, с другой – еще один поезд, в котором не горит свет. Я вскочила, подбежала к дверям с надписью: «Не прислоняться» и прислонилась к ним: «ВЫПУСТИТЕ! Выпустите!» Это уже депо? Или остановка? Мы тут до утра? Кто-нибудь знает, что я тут и мне тут страшно? Поезд вздохнул и тронулся вперед. Мы снова разогнались. Через пару минут я увидела свет в конце туннеля, и мы выехали на станцию.

Двери открылись, я выбежала из вагона, села на станции на скамейку, прижалась к фонарю и расплакалась от пережитого стресса. Ко мне подошла остроносая женщина, похожая на Шапокляк, в оранжевом жилете, которая заметила, как я приехала на поезде из депо, и сказала строго: «Будете круголя катать – оштрафую!» А я была так счастлива, что теперь в относительной безопасности и мне не придется ночевать в кромешной тьме депо, что чуть не обняла Шапокляк. «Простите», – весело пискнула я и побежала прочь из метро.

Я люблю мыслить метафорами. Мне кажется, весной 2020 многие ощущали себя забытыми пассажирами в вагоне метро, который несется вперед на бешеной скорости по темному туннелю.

И не понятно, что там, впереди? Какое оно, это депо, и скоро ли откроют двери? И есть стойкое ощущение, что никому вообще нет до нас дела, и что никто не в курсе, как нам тут страшно, а машинист… он вообще есть, или поезд неуправляем? И стресс от неопределенности, и сломанные планы, которые надо чинить, а как?

Для начала понять, что свет в конце туннеля неизбежен.

Потом по возможности не тратить силы на панику: силы нам еще пригодятся для покорения новых высот.

А затем вспомнить, что… Что наша будущая жизнь будет такой, какой мы ее выберем.

У нас в подъезде раньше была консьержка. Ну то есть их было две: они посменно работали. Так вот одна всегда улыбалась. Вот ты входишь в подъезд – и врезаешься в ощущение, будто тебе так рады, так рады, что ждали только тебя. И невозможно не улыбнуться в ответ. А вторая – бука. Всегда смотрела исподлобья, подозрительно и хмуро. Входишь в подъезд, будто под следствие попадаешь. Я логики их дежурств не понимала, но всегда шла и надеялась, что там, в домике, сидит первая. Улыбка – это же визитка человека. Я очень любила первую консьержку, у меня даже день складывался удачнее, если начинался с нее. И вот я часто думала о том, что настроение каждый человек выбирает по утрам, как одежду. Можно надеть нарядную, в рюшечках, улыбку. А можно старую, дырявую, изъеденную молью кофту-хандру. Разве выбор не очевиден? Вот у нас подъезды покрашены часто унылой коричневой краской. Вот почему? Почему не купить солнечную или нежно-зелененькую? Ведь краска стоит одинаково и коричневая, и зеленая; почему кто-то, кто считает себя дизайнером, выбрал первую? Это же про выбор, который делаем лично мы, а не обстоятельства (если бы радостные краски стоили дороже, и нам на них не хватало бы, тогда понятно, но ведь нет?).

Мы сами маляры своей жизни. И если стены в ней выкрашены в коричневый цвет, никогда не поздно взять – и перекрасить их в солнце.

Это не так дорого, как нам кажется, а эффект превзойдет все ожидания: будто из безнадеги переселился в лето. Моя бабуся в детстве на Новый год запекала курицу на бутылке с черносливом и яблоками и делала фирменные пирожки с картошкой. Аромат плыл по всему подъезду. Я помню, как маленькая любила сидеть на табуретке у окна на кухне и просто нюхать. Мой новый год пах именно так: витиевато, сложносочиненно: корочкой курочки, картошкой в пирожках, антоновкой в шарлотке и мандаринами.

Даже если я отыщу тот фирменный бабушкин рецепт, я не смогу его повторить. Там основной ингредиент – детство. Детство, когда праздник прячется в каждой игрушке, в каждом сюрпризе, в спуске с горки, в новой шапке, в морковке для снеговика и в каждом случайном объятии, потому что вся жизнь – это предвкушение праздника. А потом мы вырастаем, и наши ожидания врезаются в реальность: быть взрослым сложно, трудоемко, накладно и ответственно.

И мы раздраженно срываем со стен яркие гирлянды, которые обманчиво искрят праздником, надеваем на голову шапочку из газеты, укутываемся в хандру, панику или раздражение и перекрашиваем стены в цвет нашей правды. Ну и? Полегчало? Не-а. А зачем тогда? Никогда не поздно все исправить, особенно настроение. Давайте-ка переодеваться в хорошее. Вот ваша улыбка и ведро оранжевой краски.

За двадцать лет брака в Машиной жизни с мужем были разные ситуации: и невероятные лавстори, и предразводные кризисы.

Любовь струилась синусоидой.

Про такие отношения в народе говорят «как на вулкане».

Но Маше это нравилось.

Стабильность для нее всегда ассоциировалась с болотом и стагнацией, а вот такая противоречивая, бурлящая любовь – не расслабиться! – и есть жизнь.

В этот крайний период спада синусоиды до самого донышка Маша переживала критичное разочарование в муже как в партнере и тщетно пыталась идентифицировать в этом абсолютно чужом (как ей вдруг стало казаться) человеке того, в кого влюбилась много лет назад.

В этот раз они поссорились как-то особенно глубоко и надолго.

Их семилетний сын Петька на сложные для него вопросы типа: «Ну что у тебя с математикой?» – любил отвечать одним словом: «Глухо».

Вот «глухо» – идеальная характеристика для Машиных отношений с мужем в тот период.

Было ощущение, что оба они заблудились в лесу, и куда идти – не понятно, и бурелом все сильнее, и темнеет стремительно. И хочется крикнуть «Ау!», да только что это изменит?

Машин муж был заядлый рыбак. Он часто смотрел передачи про рыбалку, а Маша становилась их вынужденным зрителем.