Монополия на чудеса - Владислав Силин

Получается, на время обряда меня выключили из жизни. Ну и правильно. Вдруг окажется, что я друджвант?! Мне жить, может, осталось всего три дня. А значит, прожить их надо, как… зажечь, чтобы небо и земля ахнули. Все мечты исполнить, всего добиться – что откладывал на потом, на послезавтра.

А о чем, интересно, я мечтаю?

В голове закрутилась смешная голливудская муть: рестораны какие-то, кипрские пляжи (по картинке скользил глянцевый блик, словно по фотографии), шикарные женщины. К слову «шикарные» привязалось черное платьице от Шанели и серебряные туфли. Ни лица, ни фигуры я представить не мог. Пластиковый манекен в розовом лаке. Пошлость какая…

Со Светкой бы попрощаться. Все-таки по-дурацки получилось. Только где я ее теперь найду?

С этими мыслями я вырулил на улицу Свободы. Отыскал стоянку неподалеку от дзайанского ковена. Готические башенки черными иглами пронзали небо. Храм отчаянно воевал с синью и облаками над головой. Я оставил машину и отправился разыскивать Леньку.

Пингвиний силуэт Матрика я узнал издали. Завидев меня, Ленька запрыгал, замахал руками:

– Авеха! Здохово! – и протянул ладонь.

Рукопожатие у меня слабое (я гитарист, пальцы берегу), но Матрик здоровался так, словно воробья боялся раздавить. Пальцы холодные, склизкие. Бр-р-р!

– Ну, доставай, доставай, доставай! – приказал я и украдкой вытер ладонь о штаны.

Ленька замялся:

– Это… Авекс… я того… забыу.

– Что забыл?

– Ну ее… гитару… Но она есть, есть! Дома вежит!

Ну вот как?! Как можно забыть то, ради чего шел на встречу?! Я же говорил, что он этот… нехороший человек.

– Ладно. Идем.

Булыжная мостовая вывела нас к арке с чугунной решеткой. За ней – дряхлая домина в лохмотьях плюща. Среди домов, как среди людей: бывают принцы, бывают дома-жандармы, балерины и художники. Большей частью, правда, встречаются унылые работяги – на одно лицо, одну фигуру. Но сейчас нам заступила дорогу живописная нищенка: с претензиями и громким прошлым, с нелепым старческим кокетством.

Впрочем, Матрик красот архитектуры не ценил.

– Сейчас, Вексище, – бормотал он, – уже…

Мы вошли в подъезд. Ох, и грязно здесь! Скрипучая лестница вывела нас на верхнюю площадку. Там Ленька застопорился: он то звонил, то рылся в карманах, отыскивая ключи.

– У тебя что, дома никого?

– Жена довжна быть, – жизнерадостно объяснил он. И вновь забарабанил в дверь: – Эй, Лизка! Лизка, откгывай!

Наконец, замок сдался, не выдержав осады.

– Лизка, свышь?! У нас пхуха конхетная! – с порога заорал Матрик. – Свышь, Лиз? Эй!

Никто не вышел нам навстречу. Впрочем, Леньку это не смутило:

– Это Вексище, – рассказывал он, снимая куртку. – Свышь, Лиз? Я говоив, помнишь?!

На кухне загремела упавшая табуретка. Послышалось невнятное мычание, переходящее в хрип.

Матрик взял меня за рукав и потащил в гостиную:

– Пойдем смотхеть. Эвитный ибанез, отвечаю!

– Подожди. – За мутным стеклом кухонной двери мелькнуло оранжевое пятно. Я стряхнул Ленькину руку. – Что там?

– Там?.. Лизка там.

Я подергал кухонную ручку.

Заперто.

Шарик в кармане ожил. Огненный силуэт вновь оплел меня; не успевая удивиться тому, что делаю, я пнул дверь. Притолоку пересекла кривая трещина. Еще пинок – и язычок замка вылетел «с мясом».

Лиза парила под потолком. Бесформенный силуэт на фоне окна; смеющаяся птица – трепещут крылья, мелко трясется грудь. Космонавт в невесомости.

Вот только у космонавтов не бывает таких лиц.

Смотрел я лишь миг. Загремела под ногами перевернутая табуретка. Оранжевый балахон с чернильным пятном на подоле колыхался в воздухе; голые ноги в синяках брыкались, не давая подойти. Я бросился к повешенной, обхватил ее за живот, приподнимая.

– Нож! – заорал я. – Режь веревку, придурок!

Матрик стоял, растерянно хлопая ресницами. Та-ак… Этот мне не помощник. Я потянулся к табуретке ногой, пытаясь придвинуть ее поближе. Кислотно-малиновые лохмы разметались, открывая багровую складку. Я успел заметить, что узел затянулся под затылком, – значит, шея не сломана, еще можно спасти.

Девушка билась в судорогах, пытаясь содрать петлю, но это не удавалось: веревка слишком врезалась в горло. Ленька наконец вышел из прострации. Бочком, бочком он двинулся ко мне. Голая нога заехала ему в грудь, и он остановился в растерянности.

– Держи ее, придурок!

Я толкнул повешенную ему в объятия. Пока он путался в тряпках, я вскарабкался на табуретку и вытащил складной «андужар». В панельной девятиэтажке самоубийство закончилось бы пшиком. Крюки, на которых крепятся люстры, могут выдержать вес люстры – не более. Тут же как специально строили под висельников. Я принялся остервенело кромсать веревку. Ишь ты – и узел профессиональный, скользящий, в оплетке из нескольких витков…

Девушка едва не рухнула на пол; Ленька почти не держал ее. Я осторожно слез с качающейся табуретки. Придерживая оплывшее, словно резиновое тело, уложил Лизу на сваленные в углу пыльные коврики. Ну панки… Ну, грязищу развели!.. Неужели трудно уборочное заклятие купить? Или амулет у соседки одолжить?

– «Скорую» вызывай. Пошел. Быстро!

– Не надо «Скорую»! – Глаза Матрика наполнились благоговейным ужасом. – Что ты! – Он сбегал в соседнюю комнату и вернулся с флаконом. Едко запахло нашатырем. – Смотхи – она живая!

Я отстранил Леньку и принялся перерезать веревку, стараясь поддеть кончиком ножа. Петля наконец расскочилась. Девушка закашлялась, глотая воздух, ставший для нее жестким и колючим.

Это ничего. Главное, что жива.

«Скорую» пришлось вызывать с моего мобильника. Ленькин телефон отключили за неуплату. Ох… нехорошие люди! Адреса я не знал, а спрашивать у Матрика оказалось бесполезно: он носился по квартире, пряча какие-то пакеты, собирая обрывки бумаги и колотые ампулы. Упаковку одноразовых шприцев попытался сунуть мне в сумку. Получив по шее, заныл:

– Не сучься, Вексище. Попалят же!..

Лиза уже пришла в себя и сидела, бесстыдно раскинув по полу голые ноги. Мокрая юбка липла к бедрам; анимешные малиновые волосы свисали на глаза кукольной бахромой.

Нет, на наркоманку не похожа. Умой ее, переодень, дай выспаться и поесть – вполне симпатичная девчонка. В кости широковата, правда, такие всегда на диетах сидят, чтобы не расползтись. Но у Матрика особо не разъешься. Лицо грубоватое, скуластое, а разрез глаз особенный – словно две перевернутых зеленых луны. И впрямь – анимешная героиня.