Возрождение - Олег Верещагин

– И петь я не умею, – отрезал Славка. Но тут же обмяк и спросил: – А что теперь делать?

– Да что хочешь. Сейчас личное время, еще пятнадцать минут целых осталось… Хочешь, вон как раз распорядок дня посмотри. – Игорь кивнул на торцовую стену под часами, где висели несколько больших листов с текстом и рисунками.

Славке почему-то стало опять жутковато – вставать, идти под неизбежными взглядами со всех концов спальника… Кровать и этот закуток уже стали казаться родными, почти домашними. Но он пересилил себя и поднялся, кивнув:

– Спасибо. Ну, что помог. И вообще…

– Ерунда. – Игорь тоже встал, потянулся и, перескочив через кровать Борьки, плюхнулся на свою и взялся за учебник…

В первую очередь на стене бросались в глаза цветные фотографии – справа вверху, размещенные тесно, как в строю. Их было семь штук. Справа от них развевался нарисованный черно-желто-белый флаг, слева – всадник поражал копьем какого-то монстра. На снимках – семеро мальчишек лет по 9–13, все, кроме одного, – очень серьезные, парочка даже хмурых. Над фотографиями шла надпись: «ВЫ НИКОГДА НЕ ПОКИНЕТЕ НАС. МЫ НИКОГДА ВАС НЕ ЗАБУДЕМ» – и, чуть сбоку, колонка строк красным:

Зимы становятся все длиннее,

Нет им подобных на белом свете.

Взрослые медленно цепенеют,

Значит, к оружию встанут дети.

Кто ожидает конца устало,

Кто забивается глубже в норы.

Крысы бегут из своих подвалов,

Только и крыс не отпустит город.

Боже, храни нас от наших судеб!

Этой зиме ни конца, ни края.

Каждую ночь замерзают люди,

Просто ложатся и умирают.

Перед глазами – тела распятых,

Стон мертвецов раздирает уши.

Дети приносят такую клятву,

Чтобы никто не посмел нарушить.

Дети идут. Я несу их знамя.

Я раздаю им тепло до крохи.

Пусть из искры́ разгорится пламя,

Предвосхищая конец эпохи…

Если безумия черен омут,

Если беда расставляет сети,

Если родители впали в кому,

Значит, на улицы выйдут дети.

А ниже снимков, сбоку от этих жутких и странным образом тянущих к себе стихов, было еще оставлено много пустого места…

Веселого мальчишку звали Жорка Топольков.

Бандиты отпилили ему, взятому в плен без сознания, голову ножовкой. Голову нашли – густо перепачканную замерзшим калом, без носа и ушей, с вырванными глазами. А остальное… остальное эти твари съели.

Жорке было одиннадцать лет.

Славка вздрогнул от ужаса. Но следом за ужасом в нем неожиданно поднялась злость. Очень яркая и очень упрямая. На Земле и так почти не осталось людей. И еще меньше – хороших людей. Кто и какое имел право убить мальчишку, который мог бы стать ему, Славке, другом?! Мог бы! Славка это точно знал! У него такая улыбка… у кого такие улыбки, они даже в Славкином элитном лицее оставались открытыми и веселыми ребятами, щедрыми и честными. А тут… он не будет другом. Ни Славке. Никому. Никогда. Его убили и съели.

Славка почувствовал, что сжал кулаки. Сначала сжал их, а потом понял, что сделал это. Он не стал читать про других мальчишек. Конечно, они тоже были наверняка хорошие ребята. Но он прочитает потом. А пока достаточно Жорки Тополькова. Он запомнит. Все запомнит. И…

Сколько раз он раньше видел вот такие снимки, похожие, пусть и не столь жуткие истории… Ведь война уже шла несколько месяцев, когда упали ракеты… Война шла, сражались и погибали люди, его, Славкины, соотечественники… и, наверное, даже ровесники – тоже сражались и тоже погибали. А он… Славка неожиданно вспомнил свой данный «по обязаловке» концерт в госпитале для раненых – и вздрогнул снова, теперь уже от мысли, каким был бездушным маленьким гаденышем. Пусть и не самым гадким, далеко не самым гадким, но…

– Простите, – прошептал он, опустив голову. Он не сказал еще очень многого, только подумал, пообещал мысленно без слов, даже не облекая обещания в четкие образы. Но ему стало легче. И Славка отшагнул в сторону – к другому стенду.

А это была стенгазета. На оборотной стороне большущего листа старых обоев, с ярко выписанным алыми в черном контуре буквами названием «СЕРДИТАЯ БУКАШКА (№ 14)» и изображением этой самой букашки (отчасти муравья, отчасти таракана, отчасти божьей коровки, но в основном – какого-то жуткого мутанта) черно-желто-белого цвета, увешанной разнобразным оружием и тянущей за собой здоровенный груженый воз с большими буквами «РА».

Видно было, что стенгазету делали с энтузиазмом и дружно, хотя и не особо старались выдержать общие стиль и смысл. Впрочем, четыре «как бы раздела» в газете прослеживались. На самом верху располагалась, видимо, «официальная информация», имелись даже листки, отпечатанные на машинке и, похоже, на компьютере. Разные награждения, результаты соревнований, отчеты о каких-то пока ничего Славке не говоривших событиях… Ниже справа располагались разные серьезные вещи. Сочинения, кусочки из дневников, просьбы, предложения… А слева – всякое смешное. Неожиданным оказалось то, что там и правда были смешные вещи, причем зачастую в совершенно несмешных ситуациях. Даже стихотворения были – одно Славка тихонько прочитал вслух, потому что оно напомнило ему смешной мультфильм…

С бензобаком практически на нуле

Крался в ужасе под откосом

Заблудившийся в русском простом селе

Танк с завязанным в узел носом.

Танк в истерике бился, вопил, дурак,

Помоги, мол, святой угодник!

По российской глубинке гоняли танк

Два десантника и подводник.

Три вояки догнали его на так,

Танк пытался бежать – куда там!

Что какой-то там вшивый пиндосский танк

Трем нетрезвым слегка солдатам?

Танк божился, и клялся, и выл, как пес,

И рыдал, и кричал «не надо!»,

Но повторно ему завязали нос

И закинули в люк гранату[5].

А самый низ был отдан под рисунки. Всякие – разной степени умелости (Славку удивило, что рисунки были в основном очень умелыми, хотя и не одной руки) и на разную тематику. В основном рисовали очень солнечный мир… но не из прошлого. Это была скорей какая-то фантастическая, намного лучшая страна. Рисунков, посвященных настоящему, оказалось меньше. Они тоже удивили Славку неожиданно жестким и в то же время оптимистичным содержанием – победы, поднятые флаги, схватки среди развалин…

А на рисунках о прошлом были, как правило, родители. И еще, очень часто, домашние животные…

В общем, газета Славке понравилась. Куда меньше понравился висевший рядом большой лист с четкими строчками, озаглавленный «РАСПОРЯДОК ДНЯ»:

6.00 – подъем.

6.00–6.20 – заправка кроватей, утренний туалет.