Святослав - первый русский император - Сергей Плеханов

Князь закутывается в корзно и молча уходит. Двое смотрят ему вслед, пока он не скрывается в землянке. И снова боевой топор с глухим чмоканьем опускается на лошадиную голову.

Окно кельи придворного дьякона Льва Калойского выходило на обширную площадь, занятую ипподромом. В ранние утренние часы обитатель каморки любил смотреть, как восходящее солнце постепенно окрашивает в розовые тона верхушки обелисков, возносящихся неподалеку один от другого. Сначала светило выхватывало из прозрачной мглы устремленную в зенит каменную иглу, поставленную Феодосием, а несколько мгновений спустя на фоне неба возникала трехгранная верхушка египетского гранитного монолита, попавшего в столицу империи по прихоти Юлиана Отступника.

Теперь дьякон старается держаться подальше от огня, хотя просыпается по-прежнему рано и сразу садится за свой главный труд – «Историю». Если же, забывшись, отдернет штору, то обязательно увидит великий храм Премудрости Божией, расположенный справа от ипподрома. И тогда настроение испорчено на весь день, и работа опять останавливается.

Вот уже месяц минул после 26 октября трижды неблагословенного 989 года от Рождества Христова. В этот день, когда праздновалась память великомученика Димитрия, от гнева Господня сотряслись земля и воды. Гигантские башни, защищавшие город Константина, опрокинулись, множество домов стали могилами их обитателей, даже каменный столп, на котором несколько десятилетий подвизался некий отшельник, рухнул под напором волн, а монах нашел свой конец в пучине. Но все эти бедствия бледнели, по мнению Льва, пред тем, что сталось со Святой Софией: золотой купол ее, величайший в мире, обрушился на землю. Великое творение Юстиниана, простоявшее больше четырех веков, в одно страшное мгновение превратилось в кучу обломков.

А ведь все это можно было предвидеть еще в те летние дни, когда на западе при восходе солнца появилась странная хвостатая звезда, постоянно менявшая свое место на небосклоне. Она росла день ото дня, и люди, смотревшие на нее, ужасались и ждали от нее неведомых бед. Если бы не самозваные пророки, во множестве явившиеся в эти дни, вкривь и вкось толковавшие знамение, грешный род человеческий мог бы умолить Всевышнего отвести грозу от столицы ромеев…

Лев вертит в руке тростниковой перо – калам, со вздохом придвигает к себе тяжелую книгу из пергамена и, обмакнув кончик калама в чернила, быстро ведет строку за строкой по линиям, прочерченным графитом. Как перекликается то, о чем он пишет, с событиями последнего времени! Император Иоанн Цимисхий тоже получал предзнаменования от Бога, но не смог понять их, и конец его был поистине ужасен.

«В это же время, в начале месяца августа, появилась хвостатая звезда – нечто божественное, небывалое и превышающее человеческое разумение. Ничего похожего не видели в наш век, и никогда прежде не случалось, чтобы подобное явление длилось столько дней подряд. Появившись на северо-востоке, комета поднималась в форме гигантского кипариса на огромную высоту, затем постепенно уменьшалась в размерах и склонялась к югу, пылая сильным огнем и распространяя ослепительные, яркие лучи. Люди смотрели на нее, преисполнившись страха и ужаса. Появившись, как я сказал, в начале августа, комета была видна целых восемьдесят дней, восходя в середине ночи и светясь до самого утра. Видя это непостижимое чудо, император спрашивал у изучающих небесные светила, что может означать такое странное явление. Эти люди неправильно истолковали появление кометы, не так, как требовало их искусство, а согласно желаниям государя: они пообещали ему победу над врагами и долгие дни жизни. Ложное предсказание дали логофет и магистр Симеон и проедр Никомидии Стефан, мужи наиболее знаменитые из тогдашних мудрецов. Однако появление кометы предвещало не то, что предсказали эти мужи в угоду императору, а пагубные мятежи, вторжения иноплеменников и гражданские войны, бегство населения из городов и областей, голод и мор, страшные землетрясения и почти полное уничтожение ромейской державы – все то, что мы узнали по дальнейшему ходу событий».

Страница за страницей заполняются округлым минускулом – строчки округлых букв, как бы нанизанных на графитные линии, похожи на ожерелья. Да они и есть драгоценные ожерелья мыслей, выношенных Львом за сорок лет его бурной жизни. Перед глазами его прошло столько правителей и духовных владык, он видел столько подлости, лицемерия, жестокости и вероломства, что природа человека стала понятна для него, как могут быть понятны свет и тьма, холод и тепло для младенца. О, где вы, блаженные дни детства, где вы, мирные луга по берегам прихотливо извивающегося Каистра! Чудесное местечко Калоэ, уютно укрывшееся в складке у подножья гор, поросших дикими оливами и грушами! Каким светлым и добрым казался мир из окон родительского дома! И что видит он сегодня через венецианское стекло в келье Большого Дворца! Столица в руинах, и только древние обелиски не покорились стихии.

Нет больше сил на «Историю». Сегодня он завершает описание царствования Иоанна Цимисхия и на этом закончит свой труд. Нынешний император Василий II и его царственный брат Константин, от имени которого вершит дела старший, довели великое государство, оставленное им предшественниками, до такого падения, что… Бог им судья, Лев не возьмет на себя этой опасной миссии – быть летописцем несчастного правления. Достаточно того, что он создал панегирик Никифору Фоке и сменившему его Цимисхию – уже за одно то, что он восхвалял этих двух императоров, его могут отправить в Нумеры – а эта тюрьма сущая преисподняя. А то и нос отрежут или ослепят – если, конечно, рукопись попадет на глаза не в меру любопытному соглядатаю.

Дьякон гладит рукой шелковистую страницу. Сколько лет отдано этой книге! Еще покойный император познакомился с первыми ее фрагментами, записанными по горячим следам болгарского похода. Как зло может пошутить судьба! Ведь будущего летописца блестящего царствования Иоанна подвел к императору его будущий отравитель! Лев машинально берет в руки пункторий – стержень с иглами, установленными на ровном расстоянии одна от другой – и намечает точки с левой и правой стороны листа. Затем прикладывает к крайним отметинам свинцовую линейку – канон – и проводит грифелем черту. Так он разлиновывает всю страницу. Последнюю страницу «Истории». Изумительным каллиграфическим почерком он нанизывает на графитные струны круглые буквы – пусть эти завершающие строки будут столь же изящны, как эпитафия на мраморной плите.

«Почувствовав, что вдруг иссякла его гигантская сила, император поспешил вернуться в Византий: он торопился в построенный им самим храм Спасителя, желая, чтобы как можно скорее был закончен готовящийся для его тела гроб. Продвигаясь весьма быстро, он прибыл в Византий уже обессиленный, с затрудненным, прерывистым дыханием и был великолепно принят горожанами. Едва вступив в императорский дворец, он слег в постель, пожираемый ядом. Сознавая, что ему не поправиться от такого бедствия, ибо ужасная отрава безжалостно сжигала его внутренности, он стал щедро черпать из царской казны и раздавать беднякам, а особенно прокаженным и тем, тела которых изъедены священной болезнью (он с большим состраданием относился к ним, чем к прочим несчастным). Позвав проедра Адрианопольского Николая, мужа почтенного и святого, он открыл ему все грехи своей жизни. Проливая ручьи слез, он смывал в их потоке мерзости и грязь прегрешений и взывал к Богородице, моля ее стать его заступницей в день суда, когда перед Сыном ее и Богом будут взвешены на непогрешимых весах все деяния смертных. Исповедовавшись таким образом, Государь, не сомневаясь разумом и горюя душою, ушел из этой жизни и перешел к покою иного мира десятого января, четвертого индикта, шесть тысяч четыреста восемьдесят пятого года, похоронен он был в храме Спасителя при Халке, который он сам пышно воздвиг от самого основания. Такой конец жизни обрел император Иоанн, муж небольшого роста, но геройской силы, который в боях был доблестен и непобедим, в опасностях же храбр и бесстрашен. Прожил он всего пятьдесят один год, а государственную власть удерживал в своих руках шесть лет и тридцать дней».