Останься со мной навсегда - Назира Раимкулова

А дети радовались, им просто было весело оттого, что их дом изменился. Они и не помнили, когда было в их доме такое веселье. Как они были счастливы! Им всё нравилось в этой старой новой квартире. Им и невдомек было, кто это и зачем это сделал, они просто радовались.

* * *

Меньше чем через месяц, в конце августа Нургуль выписали из больницы. Она ходила с палочкой. Через восемь месяцев ей должны были удалить вставленную пластину. Она, по рассказам детей, поняла, что Гульмира Джакыповна сделала дома капитальный ремонт и купила всё необходимое для жизни. Благодарность ей была безгранична. Нургуль словно заново родилась. Гульмира Джакыповна возила её по специалистам, Нургуль вставили зубы, ничем не отличавшиеся от своих. Но на этом Гульмира Джакыповна не остановилась, она принесла однажды домой к Нургуль кипу бухгалтерских документов и сказала, что та как экономист сможет с этим разобраться. Вот так и стала Нургуль, сидя дома, работать. Ей всё пришлось вспоминать заново, всё то, чему она училась, но так и не попробовала. Было очень тяжело и интересно. Оказалось, что знания, которые давали им в университете, давно устарели. Тем не менее, она благодаря своему природному уму и трудолюбию смогла вникнуть в документацию и почувствовала себя полезной.

Осенью Бакыт пошел в школу, Бермет вернулась в садик. Урмат часто заглядывал к ним узнать, не нужна ли помощь. Приходя, он долго стоял в прихожей, не решаясь заходить дальше. Стесняясь и краснея, он что-то бурчал невнятно и, узнав, что хотел, быстро уходил. Он старался не смотреть на преобразившуюся Нургуль, настолько она была красива. Исхудавшая, но не потерявшая от этого женственных форм. Глаза её были большими и глубокими, в них можно было утонуть. Когда она вопросительно смотрела на Урмата, тот прятал взгляд, боясь, что если он встретится с ней глазами, произойдет что-то взрывное. Нургуль даже не подозревала о чувствах, зародившихся в сердце Урмата. Она и без этого каждый день помнила о том зле, которое сама привела в свой дом в лице одного из последних своих знакомых. Анвара не вернешь, но и жить по-старому нельзя. А о мужчинах не то, чтобы смотреть, думать себе не позволяла. Нургуль теперь, вспоминая о своем падении, старалась не совершать ошибок. Она решила посвятить себя полностью детям и работе. Она никак не связывала приходы Урмата с собой. Он просто участковый, выполнявший свою работу, вот и всё!

По вечерам Урмат, терзаемый новыми чувствами, долго не мог сосредоточиться даже на приготовлении ужина. Он пребывал в состоянии влюбленности, граничащей с ноющей болью неизвестности. Конечно, а иначе и не могло быть. Как он мог пойти и претендовать на что-либо? Он прекрасно понимал, что Нургуль не посмотрит на него, как на мужчину. Это он видел по её отношению к нему. Да и нравился ли он ей вообще? И что он себе вообразил? Ну, помог он ей, ну и что! Мало ли, кто кому помогает, но ведь за это никто не требует взаимности. О Боже, но какие у неё глаза! А волосы, они так и хотят, чтобы он их успокоил и пригладил. Прикоснуться бы хоть на миг пальцами к её губам, провести ладонью по щеке… Урмат однозначно был страстно влюблен. В воображении его рисовались картины, будоражащие всё его естество. То он представлял себе, что она смотрит на него и зовет, брызжа ему в лицо дождем, то, что она подходит к нему и прижимается грудью к его спине… Он живо воображал, как её соски касаются его, и чувствовал её горячее дыхание, волновавшее его и поднимающее волну изнурительного блаженства, поднимавшегося ниже пояса. Как же она была бесстыжа в его видениях, как обворожительно желанна. Никогда Урмат такого в своей жизни не испытывал. Может, он просто и не жил до этого, а так лишь, дремал? Ему хотелось в такие моменты кричать и выть, бежать сломя голову, куда глаза глядят. Он, дожив до тридцати с лишним лет, был влюблен, как мальчишка. На работе многие замечали перемены в Урмате, но списывали его рассеянность и забывчивость на усталость.

Он всё так же жил в своей комнатке в общежитии, всё так же одиноко среди людей, которые так же, как и он, наверное, страдали, любили, ненавидели и не слышали друг друга.

Этим, скорее всего, отличается животный мир от человеческого, притворного, полного непонимания и равнодушия. У животных это намного проще: враг есть враг, и его надо уничтожить. Любовь есть любовь — за неё надо драться и оберегать. Люди же по наитию своему умудряются загнать своими мыслями чувства в невмещаемые рамки своих предрассудков и домыслов. В природе все одинаковы: либо ты отвергнут, либо принят. Одиночки долго не живут, а люди в одиночестве могут жить веками и могут передавать это одиночество, как заразу. Бороться с этой заразой можно, но не все могут смело кинуться в бой за счастье. Иные из-за боязни быть отвергнутым так и остаются в неведении до конца жизни о чувствах другого. Страх сковывает сознание, бездействие обрекает на фатальную неизбежность одиночества. Урмат умом принимал правила, но сердце бешеным стуком вгоняло его в страх. Оно стучало и каждым своим толчком говорило:

«Ну, а что если она не полюбит тебя? Тук-тук! Что если посмеется? Тук-тук! Что? Что? Тук-тук!» — да замолчит ли оно, наконец! Что я не понимаю, что ли! Хватит! Замолчи!

И так каждый день. Вконец измученный, Урмат, написав рапорт, уехал. Нет, он не уволился, он просто взял отпуск без содержания, и всё.

Нургуль сначала не придавала значения тому, что Урмат перестал заходить к ним. Мало ли какие у милиционера могут быть дела. Прошел месяц, два. А его все не было. Бакыт, привыкший к Урмату, зашел к нему на работу, но там мальчику ответили, что он уехал, а куда — неизвестно. Бакыт понуро сидел по вечерам и, мешая ложкой сахар в чашке, говорил матери, что лучшего друга, чем Урмат байке, у него нет. Не считая, конечно, Мамата байке, который, после побега Бакыта с Бемкой на Иссык-Куль, похоронил мать и уехал в Россию к семье.

* * *

Пришла зима. Она тихо прокралась мелкой поземкой, приносимой северо-западным ветром, крадучись, мелкими перебежками из угла в угол. Утром она после ночного десанта сказала тихо: «Ну, вот она я, пришла, стало быть. Вы уж извините, вроде бы вас предупредили, только я тут ночью пришла, меня еще много будет, а сейчас это так пока, ну, чтобы не думали, что я забыла о вас. Я здесь!»

Каждое утро Бакыт, идя в школу, видел затвердевший за ночь наст на лужах, и когда он специально наступал на них, они с хрустом проваливались, и из-под продавленного ботинком места проступала мутная вода.

Скоро Новый год. Бакыт радовался приготовлениям в школе. Дождавшись конца уроков, он украдкой пробирался к актовому залу, где уже стояла ель. Кто-то из родителей постарался, и в школу привезли настоящую пахнущую смолой и чем-то еще зимним зеленую красавицу. Старшеклассники, смеясь, украшали её, обкидывая друг друга мишурой и конфетти. Классные руководители пытались лишь приструнить баловников, но даже на лицах взрослых можно было прочесть зимнее настроение.

В один из таких дней счастливый Бакыт возвращался домой, возле подъезда он встретил Салкын, сестренку Урмата байке. Она как уехала после выписки матери, так он её не видел.

— Ой, Салкын эже, здрасьте!

— Привет! А я иду, смотрю, ты, ну, думаю, подожду… — заулыбалась та.