Лицо ее закройте - Филлис Дороти Джеймс
Шрифт:
Интервал:
– Почему бы нет? Не исключено, что один из вас действительно хочет узнать. Его нашел мой помощник, его кто-то зарыл в газоне, на том месте, где во время праздника обычно ведутся раскопки клада. Вы верно, знаете, что там дерн срезан, причем основательно, должно быть, участники соревнования очень старались. Несколько кусков рядом лежат. Пузырек засунули в норку, придавив дерном. Тот, кто это сделал, предусмотрительно пометил место деревянным именным колышком, который валялся поблизости. Любопытно, что на нем ваше имя, миссис Рискоу. В вашей кружке – какао с наркотиком, ваш колышек служит отметиной для припрятанного пузырька.
– Но что это значит? – спросила Дебора.
– Если кто-нибудь сможет дать мне ответ на этот вопрос, я еще час-два буду в кабинете. – Он учтиво обратился к Хинксу: – Вы, должно быть, мистер Хинкс, сэр. Я хотел повидать вас. Если вас не затруднит, уделите мне, будьте любезны, несколько минут.
Священник оглядел семейство Макси озадаченно и печально. Помолчал, будто хотел что-то сказать. Потом без слов вышел вслед за Далглишем из комнаты.
Только в десять вечера Далглиш смог допросить доктора Эппса. Он почти весь день посещал больных – требовавших и не требовавших неотложной медицинской помощи в воскресенье, но они служили ему веским основанием откладывать беседу с инспектором. Если ему было что скрывать, он, безусловно, решил выиграть тактикой. Его вроде бы не было оснований подозревать. Прежде всего трудно было бы найти мотив. Но он был врачом семейства Макси, их близким другом. Он не станет в открытую подвергать представителей закона обструкции, но он вправе иметь свой, нешаблонный взгляд на закон, и у него, если захочет избежать неудобных вопросов, есть лазейка – его профессиональный долг предписывает ему хранить врачебную тайну. У Далглиша и раньше были неприятности с такими типами. Впрочем, волноваться не стоило. Доктор Эппс, казалось, видел в визите инспектора медицинские цели, он пригласил его, весьма радушно, в свой хирургический кабинет, который явно был пристроен позднее к дому георгианских времен, и водрузился на вертящемся стуле возле письменного стола. Далглишу было указано на кресло для пациентов, большое деревянное резное кресло, такое низкое, что в нем вряд ли почувствуешь себя непринужденно и перехватишь инициативу. Он даже ждал, что доктор начнет засыпать его обескураживающими, касающимися его, Далглиша, личной жизни вопросами. И действительно, доктор Эппс, очевидно, решил говорить сам. Да это и устроило Далглиша, который безошибочно угадывал, в каких именно случаях он узнает больше, если будет молчать. Доктор закурил большую, причудливой формы трубку:
– Я вам не предлагаю закурить. Или выпить по поводу нашей встречи. Знаю, что у вас не заведено пить с теми, кто может быть на подозрении. – Он бросил цепкий взгляд на Далглиша – посмотреть, как тот прореагирует, но, не получив ответа, раскурил трубку несколькими мощными затяжками и заговорил: – Не стану тратить впустую вашего времени и говорить, как ужасно случившееся. В голове не укладывается. И тем не менее, кто-то ее убил. Сжал горло и задушил. Ужасно жаль миссис Макси. Девупгку, конечно, тоже, но я, естественно, думаю о живых. Стивен позвал меня в семь тридцать. Девушка бьша мертва, сомневаться не приходилось. Насколько я могу судить, смерть наступила за семь часов до того. Полицейский хирург знает точнее, чем я. Девушка не бьша беременной. Я осматривал ее на этот предмет и знаю. Но деревенские прежде всего заподозрили именно это. Они всегда готовы услышать самое скверное. Тогда был бы мотив преступления – для кого-то.
– Если уж думать о мотиве, – ответил Далглиш, – давайте начнем с помолвки со Стивеном Макси.
Доктор заерзал на стуле.
– Чушь все это. Парень – болван. У него гроша ломаного нет, кроме того, что он зарабатывает, а это – мизер. Конечно, когда отец умрет, кое-что ему перепадет, но старые семьи живут и держат хозяйство на основном капитале, им и продать-то нечего. Правительство изо всех сил старается, облагая налогами все, что у них есть. А этот прохвост Доход жиреет за счет не поддающихся налогам махинаций. С ума нас сводит! Ну да это не ваша проблема. Можете мне поверить, Макси не в состоянии на ком-нибудь сейчас жениться. А где, он рассчитывал, Салли будет жить? Останется со свекровью в Мартингейле? Дурак всегда сам напрашивается, чтобы его к психиатру отвели.
– Из всего из этого явствует, – сказал Далглиш, – что этот брак был для семейства Макси стихийным бедствием. А следовательно, несколько человек были заинтересованы, чтобы он не состоялся.
Доктор с вызовом перегнулся к нему через стол.
– Ценой убийства девчонки? Чтобы младенец остался не только без отца, но и без матери? За кого вы нас принимаете?
Далглиш не ответил. Факты оставались неоспоримыми. Кто-то убил Салли Джапп. Кто-то, кого не остановило даже присутствие спящего ребенка. Но он отметил, что доктор не отделяет себя от Макси. «За кого вы нас принимаете?» Кому предан доктор Эппс, не оставляет сомнений.
В маленькой комнатке становилось все темнее. Сопя от напряжения, доктор потянулся через стол и включил лампу. Она была на штативе, и он терпеливо ее налаживал, чтобы свет падал на руки, а лицо оставалось в тени. Далглиш почувствовал усталость, предстояло еще уйму дел переделать, пока кончится рабочий день. Он сказал о главной причине своего визита.
– Мистер Саймон Макси ваш пациент, если не ошибаюсь?
– Конечно. Всегда был. Сейчас ему уже не поможешь. Вопрос времени, нужен хороший уход, и только. В основном за ним ухаживает Марта. Да, он мой пациент. Совершенно беспомощный. Прогрессирующий атеросклероз с целым букетом других болезней. Если вы думаете, что он мог забраться наверх и прикончить горничную, вы ошибаетесь. Сомневаюсь, подозревал ли он вообще о ее существовании.
– Но если не ошибаюсь, вы прописывали ему снотворное на протяжении последнего года?
– Хорошо бы не говорили вы это свое «если не ошибаюсь». Вы отлично знаете, что я прописывал. Никто из этого секрета не делал. Не пойму, правда, какое оно имеет отношение к убийству. – Внезапно он напрягся. – Не хотите же вы сказать, что сначала ей дали наркотик?
– У нас еще нет эпикриза, но, похоже, дали.
Доктор не стал прикидываться, что не понимает:
– Плохо.
– Да уж мало хорошего. И есть другие настораживающие детали.
Далглиш рассказал доктору, что снотворное пропало, рассказал, где Салли якобы нашла таблетки, о том, что Стивен сделал с десятью таблетками, о том, что пузырек нашли на лужайке, где искали клад. Когда он закончил, в комнате повисла тишина. Доктор осел на стуле, до того казавшемся слишком миниатюрным для его жизнерадостной, мощной фигуры. Он заговорил низким, дрожащим голосом, и в нем послышались старческие, усталые нотки.
– Стивен не сказал мне. Но из-за этого праздника не было возможности толком поговорить. Может, решил, что от меня мало пользы. Я должен был знать, понимаете? Он не мог позволить себе такую небрежность. Его отец… мой пациент. Я знаю Саймона Макси тридцать лет. Принимал его детей. Врач должен знать своих пациентов, знать, когда им нужно помочь. Я оставлял лекарства – раз в неделю. Даже не всегда заходил к нему в комнату в последнее время. Не видел в этом смысла. Не понимаю, куда смотрела Марта. Она ухаживала за ним, все делала. Должна же была она прознать про эти таблетки. Если Салли сказала правду.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!