Танковые асы вермахта. Воспоминания офицеров 35-го танкового полка. 1939–1945 - Ганс Шойфлер

«Дорогие товарищи!

Полученный мною приказ возглавить 5-ю танковую бригаду вынуждает меня проститься с нашим полком и, соответственно, со всеми вами. В течение трех лет мне довелось командовать нашим 35-м танковым полком. Это был самый лучший период в моей жизни. Мне нет необходимости говорить вам о славных сражениях в Польше, на Западе и теперь в России, все это вы прошли вместе со мной. Когда я вспоминаю обо всем этом, меня наполняет чувство глубочайшей благодарности ко всем вам, и в первую очередь к нашим погибшим и раненым, которых мы навсегда сохраним в наших сердцах. Я благодарю всех и каждого из вас за ваше товарищество, вашу порядочность и вашу службу.

Хотя мне посчастливилось в качестве командира бригады остаться в нашей 4-й танковой дивизии, вы должны знать, что мне тяжело покидать наш полк. Каждый из вас есть и всегда будет моим товарищем. Мы вместе прошли такой боевой путь, которым могут похвастаться очень немногие подразделения. Мысленно я хотел бы каждому из вас пожать руку и пожелать вам удачи.

Ваш Эбербах».

Планировалось предоставить полку семь дней отдыха. Таким образом, наконец появилась бы возможность отремонтировать боевые машины. Но поскольку русские продолжали атаковать наши тылы в Кричеве и даже Пропойске, командование корпуса приказало быть готовым к выступлению 6 августа. Это все время, что выделили на ремонт, у нас оставалось всего 84 боеспособных танка.

7-й разведывательный батальон установил, что вплоть до Брянска значительных неприятельских сил нет. Генерал-полковник Гудериан хотел воспользоваться этой благоприятной возможностью для наступления на Москву. Вместо этого его вынудили брать в окружение русские полевые армии в районе Киева, наступая на юг силами двух танковых корпусов[31].

Карл Фоллет, ефрейтор 3-й роты 35-го танкового полка

Когда 22 июня 1941 года немецкие войска начали наступление, Пинские болота стали первой крупной преградой, с которой мы столкнулись. Наши танки вынуждены были идти исключительно по дорогам. Возможно, именно по этой причине русские не задействовали там никаких тяжелых танков. В свои перископы и прицелы орудий мы видели лишь небольшие танкетки. Наши боевые машины были оснащены 37-мм короткоствольными орудиями. В целом наши танки считались устаревшими: у них скрипело, скрежетало, щелкало и стреляло попеременно то в одном, то в другом цилиндре. Однажды раздался взрыв, словно из 150-мм гаубицы: цилиндры застучали одновременно. Они забастовали вместе. Наша «Эдит-2», как мы окрестили свой танк, отправилась в ремонт и после короткого осмотра получила свидетельство о смерти. Это решило судьбу последнего в 1-м батальоне Pz III с 37-мм орудием.

Он исполнил свой долг верно и преданно. Он выстоял в Старом Быхове под градом огня. Позднее на протяжении двух особенно жарких дней он сражался так же самоотверженно, как и его более сильный большой брат – танк Pz III с 50-мм пушкой длиной 42 калибра. Я пережил в танке «Эдит-2» боевое крещение. Он шептал мне: «Сохраняй спокойствие! Ты можешь на меня положиться, я стреляный воробей». Это было в Польше, и, когда командир перед строем моих товарищей вручил мне нагрудный знак «За танковую атаку»[32], мне показалось, что моя старая машина тоже гордо приосанилась, словно говоря:

– Видишь… я тоже еще на многое способна!

Но в мгновение ока все было кончено. Ремонтники подошли с лебедкой и тросами и начали разбирать нашу дорогую старушку «Эдит-2».

В этот момент осуществились мечты многих бессонных ночей. Я влез в танк Pz III с 50-мм пушкой. Кроме того, он был оснащен дополнительной броней[33]. Ни один рыцарь не мог сильнее гордиться новенькими доспехами, чем я своим танком. Эта машина была лучшим полисом страхования жизни. До тех пор, пока…

Это произошло 13 августа 1941 года. Мы вышли в поход с первыми лучами солнца. Наш взвод шел впереди; наш танк был ведущим. Мы взяли с собой в танк еще одного человека, переводчика. Он удобно устроился у меня за спиной на крышке карданного шарнира. Погода была скверная, а видимость отвратительная. Из переднего пулемета я обстрелял несколько арьергардных отрядов советских войск. Они не оказали серьезного сопротивления. Впереди показалась протянувшаяся вдоль дороги большая деревня.

После короткой остановки для осмотра танков мы вошли в деревню. Посреди деревни мы приказали остальному взводу идти за нами медленно. За спиной мы уже слышали рев моторов. Командир нашего танка повернулся – и у него перехватило дыхание. Два тяжелых советских танка T-34 шли за нами, как будто были частью нашего подразделения.

Мы немедленно развернулись, двинулись вперед и остановились – в 5 метрах друг от друга. Русские выстрелили первыми, но они еще не навели точно свое орудие. Затем мы выстрелили подкалиберным снарядом: попадание в маску пушки! Полетели искры. Но T-34 продолжал медленно разворачивать башню[34]. Раздался второй выстрел, но снова мимо. Но затем через свою оптику я мог прекрасно видеть: их башня стояла точно на 12 часах. Следующий снаряд, бесспорно, будет прямым попаданием, если мы не выстрелим первыми. Но об этом не могло быть и речи. Наш заряжающий тщетно пытался вытащить снарядную гильзу из казенника. Мало того, она застряла там намертво!

Наш командир танка выскочил из машины и попытался подбить вражеский стальной колосс ручной гранатой. Переводчик в десятый раз спрашивал меня, что происходит. Я отозвался в стиле черного юмора:

– Скоро сам увидишь!

Затем я направил орудие машины в небо, подтянул ноги и свернулся клубком, как еж. После этого раздался оглушительный грохот. Вся машина, казалось, была охвачена пламенем. Рация валялась где-то у меня в ногах. Я закричал:

– Все вон! Машина горит!

Тем временем наш переводчик тоже сообразил, что происходит. Он совершил воистину тигриный прыжок из люка заряжающего на землю, даже не коснувшись боковых стенок. Я последовал за ним. Мой пистолет, который я из-за изнуряющей жары против обыкновения положил за рацию, пришлось оставить в танке. Прощай, большое 50-мм орудие! Во время прыжка я также потерял свой шлем.