Люди Грузинской Церкви. Истории. Судьбы. Традиции - Владимир Лучанинов

Мы должны помнить простую истину, что в любом государстве, обществе или нации есть свои победы и геройства, а есть и свои слабости, ошибки и грехи. Современная Россия, с ее ошибками, не должна заслонять Святой Руси с преподобными Сергием Радонежским и Серафимом Саровским, так же как и за современной Грузией, с ее ошибками, нельзя не видеть Иверию – удел Божией Матери и святой Нины. И конечно, наши святые в Царстве Небесном вместе молятся о нас, и ради их любви, их единства и их надежды (ведь не только мы на них надеемся, но и они на нас, на то, что мы образумимся) мы должны простить друг друга, прийти к взаимной братской христианской любви. Сейчас это еще трудно, слишком много обид.

В основе патриотизма некоторых людей лежит убеждение, что любовь к другому народу

основывается на нелюбви к своему. В действительности все происходит наоборот: чем больше ты учишься любить свой народ, свою страну, тем больше начинаешь любить и понимать другие государства.

Мне кажется, россиянам и грузинам очень важно не растерять общую память о Великой Отечественной войне. Для меня, как сына фронтовика, эта память святая. Мой отец особенно любил русский народ и гордился, что его, грузина, любят в России. Я надеюсь, что пройдет время, и Господь поможет нам построить отношения не только человеческие, но и государственные.

Протоиерей Александр Галдава, настоятель храма Архангела Михаила в старом Тбилиси, иконописец и музыкант

Отправляясь на встречу, я уже кое-что знал об отце Александре. Например, то, что он не только джазовый музыкант и талантливый иконописец, но вообще человек яркий и неординарный, не вполне вписывающийся в рамки типичного представления о священнослужителях. В условленный час на месте я не оказался, умудрившись заблудиться в самом центре Тбилиси. Пришлось срочно ловить такси, минут через десять машина притормозила у храма Архангела Михаила. Таксист отказался брать деньги за услугу, возможно, потому, что я гость, тем более-гость священника. А сам священник вот уже минут двадцать ожидал меня, стоя на тихой извилистой улочке, бегущей ввысь от шумной набережной.

Всю храмовую роспись от начала до конца отец Александр выполнил собственноручно. Достаточно один раз увидеть эти фрески и иконы, чтобы понять – он не просто разносторонняя личность, он – подлинный творец. А живой и откровенный рассказ отца Александра о себе дополнил это впечатление. Почему-то вспомнился ироничный и глубокий

Довлатов. Впрочем, это лишь субъективное ощущение, связанное с опытом личного общения. Наши два часа пролетели то ли слишком быстро, то ли слишком медленно, а может, вообще не было никакого времени, – по крайней мере, о нем я вспомнил, только распрощавшись с отцом Александром и вновь очутившись на той самой набережной красавицы Куры. Жаль, что так и не услышал пения струн тех гитар, что стояли в келье моего собеседника. Но разве это не повод вернуться?

Я родился на Вера[45] – это старый район Тбилиси под горой Мтацминда, в переводе на русский язык «Святая гора». Мы жили на перекрестке улицы Макашвили и Гунии, недалеко от русского собора святого Михаила Тверского. Бабушка со стороны отца была гинекологом-акушером, а дед экономистом, главным бухгалтером большого комбината, занимавшегося производством и продажей чая.

Помню старый Тбилиси. Каждое утро человек на мотоцикле подвозил к дому свежие молочные продукты. И родители выходили, чтобы купить все необходимое. Как-то, когда мне было всего четыре года, услыхав треск мотоцикла, я без спроса сам побежал вниз и важно взял то, что мы обычно брали.

– Давай деньги! – сказал мне мотоциклист.

– Дедушка отдаст! – испугавшись, ответил я и – бегом домой! А дома всем было очень смешно.

Вспоминается и детский садик на улице Гогебашвили, там нам готовили суп, в котором плавали огромные куски лука. Я и сейчас лук не люблю, а тогда вообще терпеть его не мог. Воспитательница заставляла меня есть, а я не уступал, тогда она звала на помощь уборщицу:

– Нора! Нора, иди скорее сюда!

Нора приходила, связывала меня и кормила насильно. С тех пор я не выношу не только лук, но и имя Нора. Встретив очень добрую женщину Нору, я неизменно вспоминаю огромную уборщицу и вареный лук. Я очень люблю джаз, но даже слушая прекрасные песни Норы Джонс, вспоминаю лук в супе, поэтому и ее недолюбливаю. Возможно, если эта талантливая певица когда-нибудь поменяет имя, творчество ее станет мне ближе…

Меня крестили, когда умерла прабабушка. В Грузии такая традиция существовала даже в советское время: когда человек умирает и в его семье есть некрещеные, нужно обязательно их крестить до отпевания, чтобы новопреставленный мог держать ответ перед Богом за свою семью. В нашей семье некрещеным был я один, и меня в срочном порядке повезли в церковь. Отец, по советским меркам, был очень богатым человеком, можно сказать – крупным бизнесменом, он распределял поставки обоев на Кавказе. На духовенство отец смотрел свысока, к тому же тогда священника в Грузии чаще воспринимали как комедийный художественный персонаж. Комедийным был и диалог со священником перед крещением.

– Чего ты пришел? – спросил священник. Отец объяснил.

– А что ты принес?

– Я, – говорит отец, – принес много денег.

– Я сейчас же окрещу твоего ребенка! – радостно сказал священник и приступил к приготовлениям.

Помню, как при отречении от сатаны, когда нужно дунуть и плюнуть на запад, этот священник сказал:

– Плюнь как следует!

Мне неловко, там ведь ковры, ну я так, слегка плюнул.

– Что ты, не можешь плюнуть нормально?!

Я плюнул так хорошо, что на ковре след остался.

А потом при миропомазании, когда помазывали ноги, я был рад, что хожу не в колготах, а в носках. Дело в том, что у нас в детском саду считалось: у кого носки, тот мужчина, а у кого рейтузы, тот девчонка. Я рейтузы всегда отказывался носить и теперь обрадовался, будто нашел подтверждение своим убеждениям: ведь если бы пришел в рейтузах, мне бы ноги не смогли помазать.

Очень большое место в моем детстве занимала деревня бабушки с маминой стороны.

Когда я закрываю глаза, представляю деревню Нахаребау, речку, холм. С холма виден Мартвильский монастырь, и все вокруг него залито солнцем. В обители все было разорено, опустошено и бездушно, собор был, конечно, недействующим. Рядом с собором возвышается каменный столп. Охранял это место караульный, старик-безбожник. Он рассказывал, что на этом месте людей истязали, убивали, а потом сбрасывали с этого столпа. Какое-то мистическое чувство охватывало меня, было немного страшновато. Позже я узнал, что все было совсем не так: это сооружение являлось местом подвига монахов-столпников и никогда не было местом убийства.