Пасынок империи - Наталья Точильникова

— Отец, ну ты же не взрывал! — почти закричал я. — Это был выстрел с императорского линкора.

— Артур, я взрывал, — очень тихо сказал он. — Я много врал по этому поводу. Но психологи все знали. Не уверен, что знала Анастасия Павловна. Боюсь, что, если бы знала, мы бы здесь с тобой не разговаривали. Мне же устроили фиктивную смертную казнь. С официальным объявлением, со зрителями, с последним ужином, со священником. Мне отсрочку объявили, когда я уже лежал под биопрограммером. Я и сейчас под отсрочкой. Приговор-то не отменен.

— Я знаю.

— Угу. А это ты знаешь?

Он поставил руки локтями на стол и обернул ко мне тыльной стороной ладоней. Манжеты упали, обнажив полупрозрачные пластиковые браслеты на обоих запястьях, такие же, как у меня.

— Ты под домашним арестом?

— Конечно. Правда, сейчас он носит вполне формальный характер. Я даже в Кириополь могу летать. Но в принципе никуда не денусь.

— А почему их два? У меня один.

— Потому что у тебя просто контрольный браслет. А у меня они легким сигналом с кольца, например, полицейского мгновенно превращаются в наручники. И еще одна деталь. Посмотри, браслеты отличаются.

— Тонкая красная полоска на правом.

— Точно. Это браслет с функцией мониторинга: «БФМ», как они говорят. Для особо опасных, склонных к суициду, побегу и тому подобное. Функция мониторинга означает, что Евгений Львович регулярно получает информацию с моих модов об уровне адреналина, серотонина и еще куче параметров. И если какой-то параметр вылетает за границы нормы, у него звенит некий «звоночек». Не знаю точно, как это устроено, но звучит тревога, и он начинает меня доставать на тему: «Анри, что ты натворил?» или «Анри, у тебя депрессия». И гоняет в Центр, на посткоррекционку.

— Понятно. А Даниил Андреевич знал о том, что ты взрывал?

— Должен был знать. Он допросы смотрел. И фильм смотрел. С императорского линкора был фильм снят о том бое, когда погиб пассажирский корабль. Если смотреть внимательно, невозможно не заметить эту деталь. Но смотрел после того, как принял мою помощь. Думаю, у него произошло что-то вроде вытеснения в подсознание. Такой психологический эффект: знал, но не принимал. Если бы принял, у него при его представлениях о морали просто не осталось бы другого выхода, кроме как отправить меня обратно в Центр. По крайней мере. Да и Ройтман, конечно, рассказывал ему, как они хорошо со мной поработали и каких замечательных успехов добились.

— Какую деталь?

— Ты фильм смотрел?

— Нет.

— Посмотри, он в Сети есть. Там все очень хорошо видно. Хазаровский смотрел. И прилетел ко мне с замечательным вопросом. Правда, начал разговор по-божески: «Анри, мы демонтировали тот биопрограммер в Центре, который мог убивать». Я понял, что это предисловие, и ждал. «А теперь расскажите мне, пожалуйста, Анри, как все было на самом деле». «Что я еще могу добавить? — спрашиваю. — Все давно известно. Есть десятки допросов. Материалы дела, показания свидетелей». «Добавите, добавите, — говорит. — Только, пожалуйста, не рассказывайте мне красивую сказку про случайный выстрел с императорского линкора». «Государь, я не стрелял, я вам клянусь!» Он: «Я знаю. Но это не меняет дело. У вас же все как по нотам расписано в каждом вашем маневре. Все спланировано, до мельчайших деталей».

«Спасибо за комплемент», — говорю. «Это не комплемент, Анри. В ваших маневрах не может быть случайных выстрелов. Так ведь?» Я молчал. «Вы не молчите, Анри. В крайнем случае, я приглашу Ройтмана, и он мне все скажет. Мне скажет. Я же тот биопрограммер демонтировал. Выбор между убийством и служебным подлогом для человека, прошедшего чрез Психологический Центр, очевиден. В пользу служебного подлога. А все психологи Центра проходят курс психокоррекции. Мне Ройтмана даже особенно не в чем упрекнуть. Не мог он вас на смерть отправить. Ему легче было наврать императрице».

«Это не Евгений Львович, — говорю я. — Это Литвинов. Ройтман тогда еще ничего не решал». «Но знал». Я молчал. «Ну, молчите, Анри. Я не заставляю вас его закладывать. Литвинов умер, про него конечно легче правду говорить». Я ждал. «А теперь скажите мне, пожалуйста, Анри, почему перед самым выстрелом, точнее даже одновременно с ним, пассажирский корабль вдруг начинает двигаться навстречу огню?» «Государь, ну вы же все поняли». «У вас, Анри, было управление? С кольца?» «Да». «Ну, вот и хорошо. Наконец-то я услышал ваш голос. Вы их, когда приговорили? Вместе с детьми. Когда взрывчатку закладывали?» Он усмехнулся: «Тоже "роскошный маневр", как Данин говорил, это же по секундам надо было все рассчитать. Вы подводите оба корабля ко входу в гипер: и пассажирский, и ваш. Чуть-чуть показываетесь из-за вашего живого щита, который вы уже приговорили в полном составе, с императорского линкора целятся в вас, но пассажирский корабль уже заходит на линию огня, и из иглы Тракля попадают в него. Огонь от взрыва закрывает полнеба, а вы под прикрытием уходите в гипер, и только вас и видели. Правильно я излагаю, Анри?» «Да, но…» «"Но" мне не нужно, Анри. А "да" я услышал».

«Но потом я практически сдался». «Это не совсем так, Анри. Вы сдались потому, что начали проигрывать сражение за сражением. У вас уже не было другого выхода». «Я потому и начал проигрывать, что утратил веру в то, что я прав». «Может быть, — сказал он, — мне тут подписи собрали в вашу защиту, чтобы я вас простил. Я им откажу». «Но, государь! Да, это все правда, но того человека больше нет, его девять с половиной лет планомерно убивали в Центре. Его физически нет!»

Слушая отца, я сидел, глядя в стол. Словно это мне Хазаровский учинил допрос о моих преступлениях. Словно я умышленно убил триста человек.

Темно. На улицах зажглись круглые фонари Лагранжа. И первая звезда вспыхнула на востоке.

— Я тебе еще объясню биохимию и биологию процесса, — сказал отец. — Пока о том, что мне ответил император. Хотя, в общем-то, все то же самое. Что это я понимаю, что я другой человек, что он понимает, но для родственников жертв я тот же, и пока они живы, мне не на что рассчитывать. «И давайте закроем этот вопрос», — сказал он. Я не возражал даже. После этого разговора мне показалось подарком, что я вообще жив. Хазаровский хуже Ройтмана. Ему надо в Центре работать.

Так, о методике. Извини, я отвлекся. Мне где-то за год до освобождения разрешили гулять без охраны по блоку «F». Точнее «F+». Перевели в другой сектор для тех, кто в Центре уже годы. Там было еще несколько человек на таком же режиме. Я так обрадовался, что мне теперь можно общаться не только с Ройтманом (Литвинов к тому времени уже умер), что стал со всеми знакомиться. Лучше бы я этого не делал. Знаешь, вроде нормальные люди. А потом я узнал, кто и за что. Тот парень, еще молодой, младше меня, с которым я первым познакомился, и мы начали общаться, я даже имени его помнить не хочу. Он оказывается каннибал. Убивал людей, чтобы есть. Пятнадцать человек расчленил и сварил у себя дома. Я был в шоке. Вернулся к себе и перестал выходить вообще. Сижу, читаю. Я огромное количество книг прочел, пока был в Центре. Входит Ройтман: «Анри, а что ты сидишь? Иди, погуляй. Можно». Я ему рассказал, в чем дело. Говорю: «Я лучше буду с вами общаться два раза в неделю, Евгений Львович, чем с ним каждый день». Он так пожал плечами: «Анри, на нем пятнадцать душ, а на тебе триста. Кто от кого должен шарахаться?»