Сатисфакция - Евгений Гришковец

И хоть я понимаю, что непроницаемым быть не получается, но меня всё равно никто не знает. Не знают меня прохожие на улице, не знают меня те, кто едет мимо меня, не знают меня те, с кем я вместе лечу в самолёте или еду поездом, даже если мы сидим рядом, даже если всю дорогу болтали.

Не знают меня мужчина и женщина, прошедшие мимо меня однажды. Помню, они прошли мимо меня тогда и даже на меня не глянули. Они вообще никого тогда не замечали. Они видели только друг друга. Они так смотрели друг на друга!

А я подумал тогда, глядя на них: «Господи ты боже мой! Надо же, как глупо выглядит этот мужик. Как можно было сделать себе такую стрижку в сочетании с такими усами?! И зачем он купил себе пиджак на два размера больше, чем ему надо? Наверное, он стесняется своих узких плеч. А эта дама с ним! Но разве можно натягивать такую короткую, обтягивающую юбку на такие ноги! Как она себя вырядила! И в какие цвета! Что она навертела себе на голове! Она, наверное, забыла, сколько ей лет!»

А эта женщина перед тем, как встретиться со своим мужчиной, наверняка провела много времени у зеркала, наверняка тщательно продумала свой образ, и если она так открыла свои ноги, то они ей нравятся и она ими гордится. Она смотрела на своё отражение и видела совсем не то, что видел я, когда глядел на неё. Представляю себе её ужас и гнев, если бы она могла увидеть то, как я её вижу. Ну вот если бы подсоединить какие-то проводки к моей голове, и чтобы то, как я её вижу, оказалось на экране. Я думаю, что она была бы в ужасе. А тот мужчина так на неё смотрел, что было ясно, что он видит что-то намного более прекрасное и совершенное, чем то, что видела в зеркале сама женщина. И как, должно быть, ей понравилось бы то, как видит её этот мужчина. А она в свою очередь так смотрела на него… Что, наверное, хорошо, что она не посмотрела на меня. Что она увидела бы? Не хочу знать. Не хочу!

Я не хочу, я, наверное, боюсь узнать и увидеть себя глазами того человека, которому я неприятен. А уж тем более глазами женщины. Это даже страшно…

Страшно?.. Да! Бывает страшно…

Вот неожиданно встречаешь среди бела дня свою бывшую одноклассницу, которую не видел много лет. Много, много лет.

Или ожиданно… На встрече выпускников. Кто-нибудь позвонил из бывших друзей по школе, с кем ещё не оборвалась связь, мол, приходи, мы собираемся тогда-то. Ты говоришь: «Не знаю, постараюсь, если смогу, если будет время, то обязательно…».

И находится время, и даже чувствуешь, что тебя туда тянет. Раньше не тянуло, а теперь тянет. Думаешь: «Интересно, наверное, пройтись по школе, пройтись по тихим школьным этажам, где прожито и понято немало… Интересно, что и как после стольких лет вспомнится, интересно взглянуть на всё, что когда-то было важной и ежедневной жизнью. Забавно зайти в класс, посидеть за своей партой или хотя бы на том месте, где она стояла, мебель-то, наверное, давно сменили. Кто, любопытно, из учителей ещё работает, какие они теперь, узнают ли…».

Нo над всеми этими мыслями витает одна непроговорённая даже самому себе: «А придёт ли она? Придёт ли? Какая она? И когда я увижу её, всколыхнётся ли во мне то, что тогда?..»

И вот в назначенный день приходишь в школу в лучшей своей рубашке, которая, ты полагаешь, тебе очень идёт, в лучшем своём костюме, который так и говорит, мол, у меня всё хорошо и даже ещё лучше.

Ну знаете, как это бывает?.. Приходишь, видишь одноклассников, думаешь: «Да-а-а, как над ними время-то безжалостно распорядилось! Ко мне оно более благосклонно». Обычные типичные разговоры, постаревшие, но бодрые учителя, воспоминания, где, кто и с кем сидел. Потом рассматривание фотографий, наперебой рассказывание каких-то забавных случаев, как и кто глупо и смешно отвечал, на каком уроке… Одноклассницы показывают фотографии своих мужей и, разумеется, детей. Мужья есть не у всех, а дети практически у всех. Одноклассники тоже что-то показывают, некоторые пришли даже с самими жёнами вместо фотографий. Из класса получилась пара, кажется, вполне благополучных семей.

Но её не видно… Она не пришла. Волнение, с которым ты входил в школу, волнение перед возможной встречей с ней отпускает. Думаешь: «Зря пришёл». Или наоборот: «Хорошо, что пришёл. А ни из кого толком ничего не вышло». И это как-то успокаивает. Особенно сильно успокоит бывшая классная руководительница. Она скажет: «А помните нашего Мишеньку?..»

Кто же не помнит Мишу? Главную надежду и опору всего класса. Отличник, любимец всех учителей, при этом именно Миша раньше всех стал курить, встречаться с девочками, плёл интриги, устраивал провокации и был законодателем всех мод и кодексов поведения. То есть во всех смыслах был самый-самый.

И вот наша бывшая классная руководительница говорит: «Вот, Мишенька мне письмо написал». Все: «Да?! А что, а где, а как?» А Миша, оказывается, по словам учительницы, оправдал все надежды, получил прекрасное образование, теперь живёт в Америке, у него прекрасная жена, дети, и он продаёт пылесосы. То есть у него всё прекрасно. Показанная ею фотография Миши с женой и детьми успокаивает окончательно.

Но её нет… И в тот момент, когда ты уже расслабился, что-то рассказал про себя, прихвастнул, выпил со всеми и прихвастнул ещё… Возникает за спиной какой-то шум, и кто-то из бывших школьных приятелей, а ныне лысоватый, раскрасневшийся мужик, говорит громким шёпотом: «Смотри, кто пришёл…».

Ты оглядываешься и встречаешься глазами… Со взрослой женщиной. Видишь взрослую женщину, в которой всё-таки сразу узнаёшь ту, ту самую… которую… так хотел поцеловать, ещё сам ни разу не целованный.

А потом пьяный возвращаешься домой и думаешь: «Вот надо же! Столько лет прошло! А та девочка всё оставалась в голове и в сердце… Страшно подумать, а если бы тогда решился бы, если бы тогда что-то с ней было, если бы тогда смог бы её поцеловать. Мало ли что могло… И вот сейчас жил бы с этой женщиной. Страшно подумать! А она ведь, если честно, не так уж сильно изменилась. Оказывается, она такого маленького роста, а тогда не казалась маленькой. Черты лица те же. Надо же, она даже стрижётся, как раньше. А глаза?.. Как хорошо, что тогда ничего не случилось! А так пришлось бы сейчас изображать, что всё помню, жалею, что не сложилось, что-то врать… Ну, то есть вообще пришлось бы разговаривать. Как хорошо! Потому что эта женщина, эта взрослая женщина…».

И в этих своих мыслях забираешься в дорогие и такие трепетные свои воспоминания и рвёшь их, как ненужные фотографии, и жжёшь свои детско-юношеские первые, смешные стихи, и комкаешь свои нежные, бессонные ночи, полные фантазий и желаний. Комкаешь, как старые письма.

И твердишь: «Слава богу, слава богу, что тогда… А то эта женщина…». И вроде от этой мысли даже становится легко и весело. И неперевёрнутая страница жизни вдруг перевёрнута. Но что-то обрывается в сердце…

А утром просыпаешься, невыспавшийся, с тугой головой, немного опухший и какой-то ватный идёшь умываться. Умываешься, смотришь на себя, взъерошенного, с красными глазами… и вдруг такая мысль пронзает: «А интересно, она так же про меня подумала, когда увидела? А кто из нас раньше так подумал, она или я?» Может быть, она раньше меня подумала как-нибудь так: «Ой! Что стало с тем мальчиком, который на меня так смотрел, что из него получилось? Какой ужас! А ведь он, в принципе, мог стать моим мужем… Или хотя бы какое-то время… Слава тебе Господи, ничего не было!»