Триста спартанцев - Наталья Харламова

— Дорогой мой друг, — обратился к нему Ксеркс, — ты знаешь, как несправедливо я обошёлся с тобой, наговорив тебе на пиру много несправедливых слов. Затем я раскаялся и последовал твоему мудрому совету. Но вот уже вторую ночь ко мне является грозный призрак и повелевает отправляться в поход. Я хочу, чтобы ты увидел этот призрак своими глазами. Итак в следующую ночь ты облечёшься в царские одеяния и возляжешь на моё ложе. Если он явится тебе также, как мне, тогда я поверю, что он ниспослан богами.

Так они и сделали. Ксеркс расположил Артабана на своём ложе, а сам занял место на походной постели, которую распорядился внести в комнату. Аместрида наблюдала за всеми приготовлениями, она исхитрилась подлить то же зелье в кубок Артабана. Ксерксу на этот раз она дала более сильнодействующее снадобье, чем прежде.

Когда в середине ночи оба уснули, Мардух вошёл и встряхнул Артобана за плечи, так что тот в страхе проснулся. Зная, что Артабан не так доверчив ко всяким сверхъестественным вещам, как Ксеркс, и может опознать его, он встал у него в изголовье и заговорил:

— Это ты стараешься всячески отговорить Ксеркса от похода на Элладу, якобы желая ему блага? Ты не останешься безнаказанным ни в будущем, ни теперь за то, что пытаешься отвратить веление рока. Что ждёт Ксеркса за неповиновение, это ему уже объявлено. И недалёк тот день, когда предречённое мной будет исполнено.

С этими словами он накалил на жаровне, обогревавшей покои царя, бронзовую монету и, удерживая её длинными щипцами, стал подходить, чтобы выжечь Артабану глаза. Сон неодолимыми путами сковывал его члены, так что он не мог противиться призраку. Собрав последние силы, он закричал ужасным голосом, Ксеркс на мгновение очнулся и сел на постели. Мардух, испугавшись, скрылся, досадуя, что не удалось привести в исполнение задуманное — выжечь Артабану глаз и дать всем персам неоспоримое доказательство божьего гнева, который будто бы постиг Артабана за то, что он отговаривал царя от похода на Элладу…

Проснувшись поутру, царь и его дядя стали обсуждать ночное происшествие. Теперь и Артабан был убеждён в истинности видения. Поражённый страхом, он сказал Ксерксу:

— Царь, мне не раз приходилось наблюдать ниспровержение великих держав малыми. Я помню, чем закончился поход Кира на массагетов и поход Камбиза на эфиопов. Сам я участвовал в войне Дария со скифами. Поэтому я хотел удержать тебя от увлечений юности, зная, сколь гибельна страсть к большему могуществу. Я хотел, чтобы народы прославляли тебя как самого счастливейшего из смертных, как того, кто даровал им мир и процветание. Но поскольку мы предпримем наш поход по божественному внушению, значит такова воля небожителей — покончить с эллинами навсегда. Они обречены божеством на погибель. Теперь я тоже изменил своё прежнее мнение. Собери персов, объяви им о ниспосланном тебе откровении и прикажи готовиться к походу.

Ксеркс приказал немедленно созвать совет. Он объявил аристократическому собранию и магам о пережитом им ночном приключении и отдал распоряжение, не теряя ни дня, отправляться во все уголки огромной державы для набора войск. В тот же вечер все разъехались, выполняя повеление царя. Утихли праздники, не слышно было больше охотничьего рожка царских егерей.

Демарат уже совсем собрался уезжать в имение, когда пришло известие о спешном приготовлении к походу. Ксеркс вызвал его к себе, долго расспрашивал о быте спартанцев, об их способе ведения боя, тактике и стратегии. Ответы Демарата каждый раз приводили его в глубокую задумчивость. И чем более он его слушал, тем менее ему хотелось воевать с ними. Но ничего не поделаешь. Ксеркс свято верил, что поход совершается по воле божества, и надеялся, что он предаст эллинов под его власть. Он приказал Демарату не покидать столицу и готовиться к походу.

Вернувшись к себе, Демарат впал в тяжёлое раздумье. Эта война тревожила его. Прежде всего, он стал думать, как ему известить соотечественников о нападении, чтобы оно не застигло их врасплох. Им нужно как следует приготовиться, успеть примириться и договориться между собой. Он мысленно представил себе их военный совет, распри афинян и спартанцев — о верховном командовании, о тактике, о каждой мелочи. Да, в такие критические минуты начинаешь понимать преимущества монархии. Ведь из-за своих споров они могут потерять всё — свободу, землю, жизнь. Как же известить их? Он вспомнил о двух спартанцах — Сперхии и Булисе. Как жаль, что они уже уехали! И как раз тогда, когда все приготовления были отменены. Так что они поехали с радостным известием о мире. Что же делать? Надо на что-то решиться. Немного подумав, он позвал своего раба Лапида, который казался ему более смышлёным, чем другие.

— Лапид, я дам тебе одно поручение, оно касается моей семьи. Я забыл кое-что передать Перкале. Это очень важно для меня. Тебе надо во что бы то ни стало догнать двух спартанцев, бывших здесь. Зная здешнюю систему передвижения по стране, думаю они не могли уехать далеко. Тебе я дам специальный пропуск, по которому тебе будут предоставлять на станциях лучших лошадей и без промедления. Зайди ко мне за письмом через час. За это время соберись в дорогу, потому что ты отправишься немедленно. Да, ещё хочу сказать тебе: если ты выполнишь моё поручение и привезёшь от спартанцев письмо, подтверждающее, что ты всё исполнил надлежащим образом, то я награжу тебя. Я подарю тебе золотую цепь, дам тебе любую девушку, которая тебе понравится, из моего гарема и поставлю тебя старшим над слугами.

Лапид удалился выполнять поручение хозяина.

— Разумно ли я поступаю? — спрашивал сам себя Демарат. — Доверить свою жизнь презренному илоту, который ненавидит меня и предаст без промедленья! Впрочем, он слишком глуп, чтобы понять, что от него будет зависеть моя жизнь. И труслив к тому же, как все илоты. Он побоится ослушаться меня. Кроме того, он жаден и польстится на награду. Рабы предпочитают иметь верную награду в руках, чем рисковать, рассчитывая на большее, как поступают только свободнорождённые эллины. Жадность и трусость рабов всё же превосходят их ненависть к нам. Ещё я обещал сделать его старшим. А рабы ничего гак страстно не желают, как властвовать над себе подобными. Но всё же это очень рискованно.

Он взял вощёную дощечку и начал писать по воску заострённой палочкой для письма. Закончив, он связал дощечки вместе и запечатал.

Демарат снова задумался, затем решительно распечатал дощечки и поспешно стер надпись с вощёной поверхности. Подумав ещё немного, он соскрёб весь воск с дощечки, взял один из персидских кинжалов, острых, как бритва, и концом его процарапал на гладкой поверхности дощечки своё сообщение — о готовящемся нападении персов. Затем надпись поверху залил воском, предварительно растопив его, и снова запечатал письмо своей печатью. Он, правда, засомневался, смогут ли в Спарте понять его хитрость, но решил положиться на догадливость своих соотечественников. Во всяком случае, другого способа известить их у него не было.

Едва он закончил, вошёл Лапид. Демарат вручил ему письмо, деньги и охранную грамоту, которую приказал раздобыть Фамасию, обеспечивающую самый благоприятный режим на царских дорогах. Лапид немедленно отправился в путь.