Грабители - Алекс Орлов

Голос Сандрин Ломеар был подчеркнуто командным и не уступал по властности голосу гроссадмирала Петена.

Определив для себя роль собеседника, Барнаби почти строевым шагом приблизился к столу и присел на край кресла. Следом за ним, словно отставший хвост, потащился Харченко и свободно плюхнулся на второе кресло, заполняя весь предоставленный ему объем.

– Слушаю вас, джентльмены, – сказала госпожа Ломеар, давая понять, что время аудиенции начало свой отсчет. Затем она закурила длинную сигарету, прикусив фильтр вставными зубами.

Посматривая на гостей прищуренными от дыма глазами, Ломеар кивнула еще раз – дескать, я слушаю.

– Я полков... Отставить. Я Хельмут Барнаби – пресс-секретарь Имперского торгового агентства, а это...

– Главный менеджер по финансам Билл Харченко, – представился его напарник.

– Да, и мы пришли поговорить о некоторой услуге. Со стороны вверенного вам холдинга...

«Правильно я сказал или нет?» – начал сомневаться полковник Барнаби, поскольку госпожа Ломеар подозрительно долго жевала фильтр недокуренной сигареты.

– Как странно, – произнесла она наконец. Затем прикурила новую сигарету и опять повторила: – Как странно, джентльмены, что я приняла вас за пенсионный фонд «Янг буллз». Вы точно не они?

– Нет, мэм, – четко ответил полковник Барнаби.

– Ну и ладно. В чем суть предложения?

– Нам нужно информационно-пропагандистское прикрытие. У нас есть проблемы, о которых не должна знать общественность.

– Понятно, – кивнула Ломеар, – только хочу предупредить – мы будем говорить о девятизначной цифре.

– А точнее? – вступил в разговор Харченко.

– Около трехсот миллионов. Гости переглянулись.

– Это, конечно, ляжет на нас непомерным бременем... – сказал Билл.

– Но что делать, ситуация обязывает, – закончил за него полковник Барнаби.

– Вот и чудненько, – проскрипела Ломеар и нажала кнопку селектора:

– Цыпочка моя, срочно договор о намерениях.

Почти мгновенно дверь отворилась, и в кабинет вошел секретарь, тот самый, который вызывал Харченко и Барнаби на аудиенцию. Он положил на стол затребованные бумаги, и Ломеар, мгновенно их просмотрев, поставила свою подпись, потом подвинула гостям:

– Вот, господа, засвидетельствуйте ваши намерения, а затем через недельку принесите перечень требуемых услуг.

– Мы не можем ждать, – безапелляционно заявил Барнаби.

Госпожа Ломеар удивленно на него посмотрела, прикурила очередную сигарету и, разорвав бумаги пополам, швырнула их в мусорную корзину.

– Ну ладно, – согласилась она, – рассказывайте. А ты, цыпочка моя, можешь идти.

Секретарь встряхнул белокурыми локонами и вышел с высоко поднятой головой.

– У нас пропали люди, – сдавленным голосом произнес Барнаби. – Исчезли, понимаете?

– Нет, не понимаю, – честно призналась госпожа Ломеар.

– Ну, может быть, вы слышали о событиях сорокалетней давности, когда в имперской армии пропал целый полк.

– Это вы о Пятьдесят втором егерском? – спросила Ломеар.

– Да. Теперь, увы, произошло практически то же самое.

Сандрин Ломеар вздохнула, и на ее глазах неожиданно появились слезы.

– Тогда я была еще молодой стажеркой и так переживала за этих солдат... – Она вздохнула еще раз и, возвратившись из своих воспоминаний, сказала: – Ну так и что вы хотите?

– Чтобы эта новость не прошла на ваши каналы, – просто ответил Барнаби.

– Да, – добавил Харченко, – ни под каким видом.

– Это будет непросто сделать.

– Мы поняли это по сумме, которую вы запросили, – тут же отреагировал Харченко.

– Окей, – после минутного раздумья сказала госпожа Ломеар. – Устроим для вас глобальное предохранение. Но, джентльмены... – Ломеар подняла сухой палец, унизанный перстнями. – Существуют еще и свободные охотники за новостями. Они работают только на самих себя, и уж если они что-то пронюхают...

– А нет ли у них какого-нибудь координирующего центра? – спросил Барнаби.

– Нет, – махнула рукой Ломеар, – по сути, это дикие животные. Ночные животные...

– Ну, может быть, у них есть клубы? – предположил Барнаби.

– Или постоянные места для оргий? – добавил Харченко, болтая ногами на высоком кресле.

– Да, что-то подобное у них определенно есть. И называется это «Профсоюзный комитет свободной информации».

– А где это находится? Где-нибудь в клоаке вроде сквотерских планет? – уточник Харченко.

Барнаби строго на него посмотрел. Он не одобрял гражданской распущенности.

– Нет, они находятся в самом центре – на Цинати.

– А, ну это упрощает дело.

– Тогда на этом давайте расстанемся. Если завтра вы пришлете мне подписанный контракт, я сразу же «включу фильтр».

Сегодня у Фредди Чингиса кончились последние деньги. Мало того, он еще задолжал за номер в гостинице, который и жильем-то назвать было невозможно. Хозяин сдавал этот грязный угол за пять кредитов в сутки, но даже таких денег у Фредди больше не было. Неделю назад он, не сдержавшись, купил дозу синей полыни и сжевал ее всю до корешка, а пока он был под «балдой», у него стянули последнюю сотню.

Полынь оказалась протухшей, и Фредди капитально обделался. Наутро хозяин орал, что не потерпит у себя вонючих свиней, и потребовал деньги вперед. Фредди сказал, что принесет деньги на следующий день, и до самого вечера сидел без штанов, ждал, когда из прачечной на углу улицы уйдут все посетители. Когда стемнело, он прокрался по коридору и, оказавшись на улице, совершенно открыто пошел за угол, держа под мышкой окаменевшие после несчастья штаны.

Тусовка бродяг, собиравшихся у прачечной, приняла его с пониманием, и вскоре его брюки уже крутились в стиральной машине вместе с рваниной нескольких обитателей улицы.

Пока одежда стиралась, обнаженные жители подворотен вели неспешные беседы.

– Трава нынче пошла не та, – заявил бородатый старик Гегель, перебирая в руках четки, сделанные из стеклянных бус. Вся его одежда проходила санобработку, и только небольшой кошелек болтался на шее, постукивая о выпиравшие ребра.

– Согласен – однозначно, – подтвердил Дундо Иглесиас, спившийся штурман пассажирских линий. – Раньше, бывало, съешь травки – и как человек, все понимаешь, отвечаешь впопад, но сила и здоровье в тебе необыкновенные! А сейчас трава вредная пошла. Отрава, а не трава.

С ним согласились Толстый Бено и Красавчик, прозванный так за огромный шрам, проходивший через все лицо.