Доктор Данилов в Крыму. Возвращение - Андрей Шляхов

Спустя три минуты Данилов окончательно убедился в том, что Бирендра не псих, одержимый бредом преследования, а просто чудик, «хомо своеобразус неординариус». Чересчур экспансивный, склонный преувеличивать, но нормальный. И бедный. Сам признался, что на более приличные апартаменты, чем эта развалюха, у него нет денег.

– Такие цены здесь летом, такие цены! – качал головой Бирендра. – Совсем как в Андамане…

Чудик и оригинал. Мало кто бы собрался искать протекции в департаменте здравоохранения через «скорую».

Сделав звонок диспетчеру с просьбой отменить психов, Данилов предупредил Бирендру, что за необоснованный вызов скорой помощи полагается штраф, а за повторный – арест на пятнадцать суток. Про арест соврал, чтобы покрепче напугать хитрого индуса. При слове «штраф» Бирендра снова вытащил из кармана бумажник, но Данилов сказал, что в рамках русско-индийской дружбы на первый раз его прощает. Расстались они крайне довольные друг другом. Бирендра проводил Данилова до выхода из дома и помахал рукой на прощанье.

– Что это за клоун? – поинтересовался Юрий Палыч, руля между кучами мусора.

– Племянник индийского посла и президент крупной фирмы, – ответил Данилов.

– Миллионер из трущоб, – добавила Лариса. – Владсаныч, а он что – нормальный? Или госпитализироваться отказался?

– Полиса у него нет! – «догадался» Юрий Палыч. – Иностранец же!

– При обострении с угрозой для себя и окружающих положено госпитализировать всех без разбору, – сказал Данилов. – Тем более при бреде преследования. Никогда не известно, что человек сделает под влиянием страха. Но наш индийский друг нормальный. Относительно, как и все мы, – Данилов вспомнил свое пребывание в психиатрической клинике.[12] – А «скорую» вызвал для того, чтобы завести знакомства среди местных медиков. Мечтает нас лекарствами снабжать.

– Владимир Саныч, а вы рыбак или нет? – вдруг спросил Юрий Палыч, которому стало неинтересно обсуждать индуса.

– Еще не разобрался, – усмехнулся Данилов. – В детстве баловался с удочкой, было дело, но в страсть это баловство не перешло.

– В Москве у вас не рыбалка, а баловство, это точно, – Юрий Палыч коротким сигналом выразил негодование водителю подрезавшей его «Газели». – Я про настоящую рыбалку говорю. В море, с ялика. Отплывешь подальше от берега – красота! Сверху – небо, снизу – море, вокруг никого нет…

– Никогда не пробовал, но звучит заманчиво, – Данилову сразу же вспомнился Хэмингуэй, «Старик и море». – Надо будет как-нибудь попробовать.

– Давайте выберем денек и порыбачим, – предложил Юрий Палыч. – Лишние удочки в моем хозяйстве найдутся, а хорошей компании я всегда рад.

– Боже сохрани вас, Владсаныч, отправляться с Юрочкой на рыбалку, – вмешалась Лариса. – Он вас замучает. Увезет еще до рассвета, а вернется, когда темнеть начнет. Он страсть какой жадный до рыбы…

– На час плыть, только крючки мочить, – огрызнулся Юрий Палыч. – Вы, Владимир Саныч, Лариску не слушайте. Что баба может понимать в рыбалке? Замучает! Это же не мучение, а удовольствие! Время летит незаметно. Только отплыл, а уже темнеть начало… Попробуйте и сами убедитесь. Я вас научу всем трем премудростям – как ловить, как уху варить и как жарить.

– Жарить я, кажется, умею, – осторожно заметил Данилов.

– Поглядим, – многозначительно хмыкнул Юрий Палыч. – Надо так, чтобы на зубах хрустело, а во рту таяло…

Утром, во время «разбора полетов», заведующий центральной подстанцией Мамлай попал в неловкое положение два раза подряд. Когда зашла речь об отмене вызова психиатрической бригады, Мамлай сурово нахмурился и сказал:

– Одна бригада на город, друзья мои! Одна! Надо использовать ее с умом. Надо сначала думать, а потом вызывать! Кто ездил на Толбухина?

– Мы! – встал Данилов.

Возникла немая сцена. Мамлай смотрел на Данилова, а Данилов на него.

– А-а-а, вы, значит, – наконец сказал Мамлай. – Ладно, хорошо. Садитесь, Владимир Александрович. Света, у тебя есть замечания по дежурству?

– У меня есть! – вместо того чтобы сесть, Данилов вышел вперед к столу, за которым сидел Мамлай. – Я ошибся, накосячил. Поторопился с вызовом психбригады, а надо было не торопиться. По моей вине люди зря мотались туда-сюда. Так что ваша критика, Константин Миронович, совершенно справедлива. Я приму ее к сведению и впредь буду внимательнее. И прошу никогда не делать мне поблажек. Что значит: «Садитесь, Владимир Александрович»? Если я что-то натворил, то должен ответить, как все. А то я с вас, Константин Миронович, уже как главный врач станции спрошу за попустительство отдельным любимчикам.

– Да, конечно, Владимир Александрович, – Мамлай слегка покраснел. – Никаких поблажек. Никаких любимчиков.

– В середине «нулевых» годов работала в первой больнице молодая и красивая операционная медсестра Аня Минаева. Как и положено большинству красивых женщин, была она не очень-то счастлива в личной жизни, – под чай или кофе секретарша Катя непременно баловала Данилова какой-нибудь севастопольской историей, преимущественно романтического характера. – Парадоксально, но ведь так оно и есть. И был у Ани перспективный производственный роман с хирургом Барбаковым, без двух минут заведующим первым хирургическим отделением. Перспективный в том смысле, что из производственного, когда все происходит только во время совместных дежурств, грозил перейти в настоящий, когда все происходит независимо от рабочего графика и может даже закончиться браком. Аня, как я уже сказала, была молодой – около тридцатника. Острый глаз, твердая рука, высокая грудь, упругая попа, ясная голова… Но с некоторых пор голова, то есть – ум, начала ее подводить. В момент пересчета инструментов и материала.

– Хорошая медсестра еще и очки на докторах пересчитает, – вставил Данилов. – А что? Бывали случаи.

– И вот с некоторых пор после операции начало у Ани получаться на несколько марлевых шариков больше, чем до нее, – Катя сделала небольшую интригующую паузу. – На один, на два, а то и на три. Не каждый день, но частенько. Если недостача – то тут все ясно. Режьте, доктора, по свежезашитому и ищите то, что забыли. А вот излишки…

– Да, – кивнул Данилов. – Искать вроде бы нечего, а нервно.

– Нервно – не то слово, – вздохнула Катя. – За каких-то два месяца бедная Аня из цветущей энергичной веселой женщины превратилась в задерганную истеричку. У нее еще и привычка появилась считать все, что на глаза попадается. Это она так себя проверяла. Доверие к ней упало ниже уровня плинтуса, а еще она начала срываться во время операции на врачей, чем окончательно погубила свою репутацию и свое будущее. Во всех смыслах, и в карьерном, потому что истеричку ни старшей, ни тем более главной сестрой не назначат…