Ломоносов - Рудольф Баландин

Силлаботоническое, слогоударное стихосложение — это правильное чередование ударяемых и неударяемых слогов: при одинаковом числе слогов (силлабизм) получается одинаковое число ударений (тонизм).

Тредиаковский, например, превосходно владел французским языком, переводил прозу и стихи французских авторов, первым ввел в русскую поэзию гекзаметр. Однако «поэтическим слухом» он, пожалуй, не обладал. Его стихи воспринимаются нами как весьма слабые (в то время так не считали). Вот как он воздавал хвалу Петру I и основанной им столице:

А вот надпись Ломоносова к статуе того же императора, сочиненная примерно в то же время, что и стихи Тредиаковского:

Чеканный слог, отчасти архаичный стиль, исполненное смыслов содержание. Это стихотворение, в отличие от предыдущего, можно считать предтечей «Медного всадника» Пушкина. Хотя ощущается различие эпох, а не только стилей.

Со времен возвышения Российской империи при Петре Великом и укрепления ее связей с Западом в русской культуре настала пора классицизма. Ее первыми выразителями в литературе стали Кантемир, Тредиаковский, Ломоносов и Сумароков.

Наиболее характерны для этого направления возвышенные оды. Но те же авторы обращались и к другим жанрам: элегиям, сатирам, трагедиям. Подчас Тредиаковский, Ломоносов и Сумароков обменивались острыми, а то и злобными эпиграммами и язвительными баснями.

Сумароков, к примеру, в басне «Осел во львиной коже» сравнил самодовольного осла с уродом «из сама подла рода, которого пахать произвела природа». Намекал он — знатный дворянин — на крестьянского сына, ставшего академиком. Михаил Васильевич нанес ответный удар: «Свинья в лисьей коже». Озлобившись, Сумароков разразился пасквилем «Обезьяна-стихотворец».

Увы, талантливому стихотворцу Сумарокову недоставало благородства, чтобы признать величие Ломоносова хотя бы как мыслителя, ученого. Ведь если в феодальном обществе крестьянский сын, пробив сословные преграды, стал академиком, то уже за одно это он достоин уважения.

Стихи Ломоносова, исполненные в высоком стиле классицизма, восхваляют Российскую империю и ее правителей. Но восхищен он не только величием государства, но и великолепием русского языка. Какими бы ни были достижения Михаила Васильевича в теории стихосложения и языкознании, ему принадлежат реальные свершения в этих областях.

Он первым отметил выдающиеся качества русского языка. «Невероятно сие покажется иностранным и некоторым природным россиянам, которые больше к чужим языкам, нежели к своему трудов прилагали», — писал он в предисловии к «Российской грамматике» (1755). И продолжил: «Карл пятый, римский император, говаривал, что ишпанским языком с Богом, французским с друзьями, немецким с неприятелем, итальянским с женским полом говорить прилично. Но если бы он российскому языку был искусен, то конечно к тому присовокупил бы, что им со всеми оными говорить пристойно. Ибо нашел бы в нем великолепие ишпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность итальянского, сверх того богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языка».

Как убедительно написано не только по смыслу, но и по звучанию!

В наше время высказывание Ломоносова не менее злободневно, чем в ту далекую эпоху, из-за того, что наш родной язык страдает от упрощения до убогости, засорения инородными словами, загрязнения междометиями и блатным жаргоном, изменением интонаций. Когда иностранные песни и оперы поют отечественные исполнители на языке оригинала, это не показатель высокой культуры, как некоторым кажется, а унижение родной речи и неуважение к слушателю.

Владея несколькими языками, Ломоносов имел все основания утверждать: «Сильное красноречие Цицероново, великолепная Вергилиева важность, Овидиево приятное витийство не теряют своего достоинства на российском языке. Тончайшие философские воображения и рассуждения, многоразличные естественные свойства и перемены, бывающие в сем видимом строении мира и в человеческих обращениях, имеют у нас пристойные и вещь выражающие речи. И ежели чего точно изобразить не можем, не языку нашему, но недовольному своему в нем искусству приписывать долженствуем».

Торжественные стихотворения для хора — оды — слагали в Древней Греции более двух с половиной тысячелетий назад. Нередко писали их по заказу и за определенную плату, воспевая значительное событие или выдающуюся личность. Обычны в одах ссылки на богов и героев.

На Руси первым сочинителем од был Симеон Полоцкий, белорус, в миру Пиотровский-Ситнянович (1629–1680). Во время Русско-шведской войны царь Алексей Михайлович прибыл в Полоцк, и монах Богоявленского монастыря учитель приходской школы Симеон прочел ему свои стихи. Позже довелось поэту выступать в Кремле перед царем, а когда Полоцк стал польским, Симеон переехал в Россию.

Ему доверили воспитание и образование царевича Федора и царевны Софьи. Его оды в честь Алексея Михайловича пользовались большим успехом. Он славил царя как освободителя православного белорусского народа, впервые с позиций геральдики называя его орлом. Симеон в поэме «Орел Российский» сравнил царя с солнцем (до этого считалось, что великое светило сопоставимо только с Богом).

Симеон Полоцкий писал оды, пьесы, духовные песнопения, богословские трактаты, выстраивал стихи в причудливые формы (в виде звезды, креста). Написал первый на Руси гигантский цикл просветительных и назидательных стихотворений «Ветроград многоцветный», который так и остался неопубликованным. Мироздание Симеон представлял по канонам Средневековья, отвергая научные данные. Суеверия обличал беспощадно.

Он был инициатором создания Славяно-греко-латинской Академии — первого высшего учебного заведения в Московском царстве, которое взрастило нашего великого ученого и поэта.

Рифмованными стихами Симеон Полоцкий перевел Псалтырь. По этой книге юный Михаил Ломоносов совершенствовался в чтении, учился сочинять стихи. «Псалтырь рифмотворная» многие годы служила пособием для обучения детей грамоте.