Dream Cities. 7 урбанистических идей, которые сформировали мир - Уэйд Грэхем

А еще раньше в тот же понедельник самый известный архитектор Америки, Фрэнк Ллойд Райт, произнес речь перед микрофоном в Рокфеллер-центре. Речь записывали, чтобы затем передать по радио2. Известность пришла к Райту несколькими десятилетиями ранее. Отчасти это было связано с его сотрудничеством со своими бывшими работодателями и наставниками, строителями чикагских небоскребов Луи Салливеном и Дэниелом Бернэмом, а отчасти – с его собственными необычными домами в стиле прерий. Дома Райта были чисто американскими по духу, и в них он очень новаторски использовал бетон и стекло. Статус Райта некогда основывался на откровенном модернизме его архитектуры, но лучшие свои работы он создал довольно давно – в самом конце XIX – начале ХХ века, когда ему не было еще и сорока. В 1935 году ему было 67 лет, и широкой публике он был гораздо лучше известен благодаря скандалам, которые окружали его с 1909 года. Тогда он бросил жену и детей и сбежал в Европу с женой своего клиента. Затем в его жизни произошел целый ряд катастроф – безумный слуга убил его семью, в его доме постоянно случались пожары, он попал в тюрьму, развелся и обанкротился. Обо всем этом писали в газетах, и все это принесло ему большую известность, чем причудливые футуристические здания3.

Внешность Райта вполне соответствовала сложившемуся имиджу: он носил накидки, шляпы, пышные галстуки и трость («все в нем было с избытком», – писал его биограф Мерил Секрест). Он любил роскошь, был очень вспыльчивым и провокационно высокомерным. Райт всегда был абсолютно убежден в своем творческом превосходстве и в значимости своего творчества для мира. И речь его не разочаровала слушателей. Назвав Рокфеллер-центр сосредоточением отвратительной власти корпораций – «внутренностями чудовищного механизма», по его словам, – он начал свою речь не с дизайна, но с критики экономической и политической структуры Америки4. «Я люблю Америку, и мне нравится ее представление о демократии, – начал он. – Но страна уверенно скатывается в «экономический, эстетический и моральный хаос», народ скапливается в гигантских убогих городах, а чудовищный промышленный капитализм лишает их человеческого достоинства. Лидеры Америки не смогли достойно ответить на вызов машин, подвергнув риску саму основу американской демократии – свободу личности. А тем временем последняя оставшаяся нам надежда на демократию меняется от плохого к худшему, – восклицал он. – Мы стоим… перед трагической катастрофой. И сегодняшний идеал успеха будет плох для всех, кроме немногих счастливчиков»5.

Затем Райт объявил, что он, будучи архитектором, благодаря высоким достоинствам своего искусства видит другой путь: «Я попытался осознать и четко интерпретировать тот поток великих перемен, которые происходят в нас и вокруг нас, для того чтобы способствовать созданию человеческого состояния более естественного, чем то, в котором позволяет нам пребывать теперешняя алчность и глупость»6. Такое более естественное состояние Райт назвал Городом широких горизонтов (Broadacre City), «великим метрополисом будущего», который должен вытеснить не только уже существующих гигантских монстров вроде Нью-Йорка, но и мелкие города, заменив их децентрализованным, ничем не скованным ландшафтом, несущим в себе лучшие качества и тех, и других. В характерном для себя загадочном стиле он провозгласил такую цель: «Город будет нигде и везде»7.

На выставке был представлен макет Города широких горизонтов. Площадь макета составляла 3,6 метра на 3,7 метра, то есть представлена была территория в 1000 гектаров. Из картона и дерева этот макет долго строили 25 учеников его мастерской Талиесин в Висконсине и в Аризоне, а затем он был доставлен в Нью-Йорк на грузовике. Макет был детально проработан, на его поверхности были подчеркнуты все тени и контуры, словно на барельефе. Город широких горизонтов не походил на город. Он, скорее, представлял собой небольшой городской центр и маленькие городки, разбросанные вокруг центра на преимущественно плоской местности. Дома находились на большом расстоянии друг от друга. Они буквально терялись в виноградниках, фруктовых садах, лесах и фермерских полях. На аграрном ландшафте расположилась модифицированная решетка улиц, включающая в себя зоны семейных усадеб, компактные производственные здания и лаборатории и более крупные – школу, церковь, небольшой университет и больницу. Среди полей и озер находились небольшие изолированные жилые башни. Повсюду были разбросаны зоопарк, аквариум, ботанический сад, аэропорт, художественный музей, здание совета округа, выставочный комплекс и спортивные площадки, идеально вписанные в ландшафт. Вдоль одной стороны макета тянулся многоуровневый транспортный коридор, предназначенный для разных видов транспорта. Райт назвал его «великой артерией» и разделил по видам транспорта, как это делал Ле Корбюзье. Вверху располагалась двухъярусная трасса – вверху десять полос для автомобилей, а внизу две полосы для грузовиков. Над трассой проходил путь скоростного монорельса. Артерия проходила по путям существующей грузовой железной дороги, которая почти не использовалась, после того как уголь стали сжигать для получения электричества прямо в шахте, а не возле города, и передавать энергию по проводам, подобно тому как поступало электричество от плотины Гувера. Под трассой располагались многочисленные склады, а вдоль нее тянулась полоса рынков, промышленных предприятий и мотелей. К упорядоченной решетке улиц вели неширокие дороги, которые постепенно переходили в проселочные. Город широких горизонтов целиком зависел от личных автомобилей – машина должна была иметься у каждой семьи. В более поздних вариантах плана предусматривалось небольшое количество «аэроторов» – личных вертолетов футуристического вида.

Райт настойчиво разъяснял, что «Широкий горизонт» должен был стать не альтернативой городам, а их полной заменой. «Новый образ жизни для Америки» – так гласил слоган, закрепленный над макетом. «Город широких горизонтов был не простым возвращением к земле, но полным сломом искусственного разделения на городской и сельский образ жизни»8. В этом плане полностью устранялась идея городского центра, а его традиционные функции рассеивались по всему ландшафту. В центре макета располагалась решетка улиц с частными усадьбами. Под «усадьбой» Райт в буквальном смысле слова понимал полное и самодостаточное аграрное предприятие, состоящее из семейной резиденции, небольшой фермы из расчета 4000 квадратных метров на одного члена семьи и, возможно, небольшой фабрики или лаборатории. Каждый член семьи должен был быть фермером, механиком, ученым и интеллектуалом. Дома собирались из стандартных компонентов самими собственниками в соответствии с их потребностями. Райт полагал, что в его Утопии будет существовать определенное материальное неравенство, поэтому предусмотрел существование «минимальных, средних и больших» домов с разными по размерам гаражами – на 1, 2 или 5 машин. Если семьи не хотели заниматься сельским хозяйством, они могли поселиться в банях и работать на крупных промышленных предприятиях. Но подавляющее большинство граждан «Широких горизонтов» были домовладельцами – таков был замысел архитектора. «Истинный центр (единственно допустимая централизация) юсонианской демократии – это человек в своем истинном юсонианском доме», – писал Райт в 1945 году, имея в виду более поздний вариант Города широких горизонтов9. (Он использовал придуманное слово Юсония – так архитектор называл изменившиеся к лучшему Соединенные Штаты. Возможно, он позаимствовал это слово у писателя-утописта Сэмюэля Батлера или придумал сам.) Райт еще в 1910 году отстаивал приоритет семейных домов: каждый американец имеет «особое и неотчуждаемое право жить собственной жизнью в собственном доме так, как ему хочется»10. Короче говоря, дом человека – его крепость, а дом одной семьи – это «единственно допустимый вид жилья в свободном обществе» – так писал историк Роберт Фишман.