Поверженный разум - Хосе Антонио Марина

Ставить противоречащие друг другу цели — пусть даже они таковыми не кажутся — значит обречь себя на неминуемое поражение. Физики знают, что невозможно одновременно измерить скорость и положение элементарной частицы, потому что фиксация ее положения изменит ее траекторию. Теологи не смогли узнать, как Бог мог быть абсолютно справедлив и абсолютно милосерден. Многие родители ставили перед своими детьми противоположные цели: они хотели бы, чтобы те были одновременно эгоистами и справедливыми, голубями и соколами, и это смешение представляется крайне трудным. Гарсиа Маркесу пришлось поменять свои планы, когда у него уже был почти написан первый вариант „Осени патриарха“: с самого начала он хотел во что бы то ни стало добиться безличностного повествования, написанного при этом от первого лица, что оказалось неодолимым противоречием. Миллера, Галантера и Прибрама, о которых я вам уже говорил, авторов „Планов и структуры поведения“, удивила частота, с которой люди строят противоречивые планы, не отдавая себе в том отчета. „Кажется, будто такой человек сознательно стремится к поражению, но не может понять почему. Он знает, что есть какая-то ошибка, но не может понять, где она кроется“. Оба плана, возможно, никак не соприкасаются между собой, и у этого человека никогда не будет случая сопоставить их. В более серьезных ситуациях мы можем столкнуться с феноменом „раздвоения личности“.

Школа Пало-Альто исследует парадоксальные ситуации или ситуации двойных уз. Например, когда мать приказывает дочери: „Ты должна быть более непосредственной“, это требование неизбежно ведет к парадоксальной ситуации, в которой сам факт выдвижения требования, то есть принуждения, делает невозможным его спонтанное выполнение. Нечто похожее происходит на уровне политики, когда силой пытаются внедрить демократию. Используются одновременно два различных критерия: сила и демократия. Австрийский психотерапевт Петер Шмид в шестидесятые годы изучал парадоксы американо-японских отношений. Япония металась между двумя целями, исключавшими друг друга: безопасность и отказ от власти. Он писал:

Власть, как известно, это плохо; следовательно, я отказываюсь от власти, но не от всей ее полноты, но до той степени, до которой я могу себе это позволить. Друг защищает меня. Могущественный… и потому плохой. Поэтому я его презираю, ненавижу и, однако, вынужден держаться за его руку. Я слаб, потому что хочу быть хорошим… поэтому мой плохой друг обладает властью надо мной. Я порицаю то, что он делает, будучи могущественным, но трясусь от страха при мысли, что он потерпит крах. Потому что если мой покровитель потерпит крах, что было бы, конечно, справедливо, так как он плохой, то паду и я, хотя я хороший.

Нам необходимо знать, не противоречат ли одна другой наши цели, чтобы не потерпеть поражение. В современном мире ведется спор о том, совместима ли глобализация со справедливостью, или о том, совместимо ли государство всеобщего благополучия с экономической эффективностью. Многие либеральные мыслители последнего времени полагают, что система прав человека противоречива, потому что для ее внедрения необходимо сильное и способное держать все под контролем государство, то есть как раз такое, от которого и стремится освободить нас система прав человека. Легко увидеть, чем мы рискуем, ведя подобные дискуссии.

2

Задача координации своих целей с целями других людей — несомненно, самая важная, самая трудная, и поэтому весьма часто решить ее не удается. Семейные отношения являются в этом смысле парадигматическим случаем. Личные цели могут объединяться, как минимум теоретически, когда имеется общая цель. Так устроены, например, предприятия. Предприятие как организация имеет свои собственные цели: производить товары и зарабатывать деньги. Эта общая цель однозначно управляет жизнью предприятия. Каждый исследователь общественных движений знает, что необходима общая цель для того, чтобы объединять энергию группы людей. Вот слова главного героя „Цитадели“ Сент-Экзюпери, книги, полной противоречий и парадоксов: „Отец говорил мне так: „Заставь их строить башню, и они почувствуют себя братьями. Но если ты хочешь, чтобы они возненавидели друг друга, брось им маковое зерно“[56]. Для того чтобы привести общество в движение, нужно всего лишь разбудить ненависть или страх, потому что оба эти чувства предполагают очень ясные цели: разорвать врага на куски или обеспечить себе безопасность.

Семейные отношения могут рассматриваться в разных плоскостях: подчинение одного жизненного плана плану другого человека, координация двух планов или следование двух человек одной общей цели. Подчинение — модель патриархального общества. Часто на нее накладывалась модель следования обоих супругов общей цели — собственно семье, которая воспринималась как высшая реальность и которую необходимо было защищать даже от кого-то из ее членов. Старое изречение „дети сильно объединяют“ имело в виду не весеннюю свежесть чувств, а общую цель. Семья оставалась очень устойчивой, пока она являлась необходимым для выживания экономическим институтом. Существовала важнейшая общая цель. В бедных обществах холостяки не выживают. Когда меняется экономическая ситуация, на первый план выходят эмоциональные цели семьи, появляются более высокие ожидания, но и намного больше возможностей проиграть. В настоящее время внедряется чисто договорная модель, в ней есть только две воли, которые на равных договариваются между собой, которые могут прийти к соглашению сохранить свой союз или развестись, ревностно оберегая собственную независимость. Пожалуй, здесь присутствует проблема противоречивых целей. Нельзя плавать и сторожить одежду. Страх неудачи в семейных отношениях влечет за собой то, что каждый из супругов старается меньше вкладывать в семью, становится чрезмерно скрытным, подготавливая для себя возможность отхода. Вероятность развода, с самого начала совместной жизни нависающая над супругами, вынуждает их готовиться к такому развитию событий, что лишь увеличивает шанс того, что именно так все и произойдет. Это еще один случай, когда предсказание сбывается благодаря самому факту его провозглашения.

Западная цивилизация так высоко вознесла личные цели, что постепенно обесценила цели общие. Если тщательно изучить это явление, мы увидим, что оно заключает в себе неизбежный парадокс. Общий замысел — защитить достоинство личности — приводит к защите личностных прав, что во многих случаях истолковывается как наивысшая оценка частных намерений. „Мы не можем прийти к согласию в понимании счастья“ — это довольно глупая догма либеральной философии, которая, защищая ее, в то же самое время борется за общую цель: освободить нас от тирании государства, для того чтобы мы могли воплотить на практике нашу идею счастья. Общая цель — жить, пользуясь правами, — создала основу для индивидуалистического образа жизни, который уничтожает общую цель.

Как говорит Ульрих Бек[57], „основные институты современного общества — базовые гражданские, политические и социальные права — ориентированы на индивидуума, а не на группу. По мере того как базовые права усваиваются и перенимаются, спираль индивидуализации разрушает существующие основы социального сосуществования“. Личные цели отдаляются от общих. Неолиберальная экономика опирается на представление об автаркическом человеческом я. Допускается, что индивидуумы могут управлять — они сами — всей своей жизнью и что они обладают и будут обновлять способность к действию, для которой черпают ресурсы из себя самих. Когнитивная психология защищает подобную точку зрения, когда говорит: „Нас заставляют страдать не вещи, а наши представления о вещах“. Если это правда, то решение состоит в изменении наших представлений, а не в изменении ситуации. Это верх реакционного консерватизма.