Вожди и заговорщики - Александр Шубин

Статья Зиновьева была подвергнута суровой правке членами Политбюро. 19 сентября она вышла в правленном виде. В тот же день Зиновьев, Каменев, Крупская и Сокольников направили остальным членам Политбюро письмо с резкой критикой взглядов Бухарина и его школы, которые допускают «расширительное толкование решений XIV всесоюзной партконференции в сторону замазывания классовой борьбы в деревне, замазывания роли и роста кулака»[170]. В ответ Бухарин, Дзержинский, Калинин, Куйбышев, Молотов, Рыков, Рудзутак, Сталин и Томский («девятка») ответили письмом с хлестким названием: «О фракционной платформе четырех»: «По существу дела документ является лицемерным и беспринципным», его цель — «создать кризис» [171]. «Девятка» припомнила «четверке» все споры, которые возникали между ними в 1925 г. Большинство Политбюро к этому времени уже было сильно раздражено неуступчивостью Зиновьева и Каменева, и было готово разгромить новых «раскольников». «Четверка» не ожидала такой реакции: «Ваши обвинения — либо плод больных нервов, либо недостойный шахматный ход, мелкий прием борьбы»[172] — отвечала Крупская. Характерно, что она не запомнила всех членов девятки и вместо Рудзутака направила свой ответ Фрунзе, причисляя наркома обороны к числу противников зиновьевцев. Это опровергает версию о том, что Сталину было выгодно устранение Фрунзе в этот момент. 31 октября Фрунзе скончался на операционном столе.

Перед октябрьским пленумом ЦК 1925 г. большинство и меньшинство Политбюро с трудом договорились не выносить свои разногласия на свет Божий. Резолюция ленинградской губернской организации была согласована Зиновьевым с большинством Политбюро. В знак примирения Бухарин 13 ноября признал ошибочность своего лозунга «обогащайтесь».

Раз Бухарин может так ошибаться, он — негодный теоретик. А кто — годный? В это время началась публикация в Ленинграде книги «Ленинизм», в которой Зиновьев излагал те же взгляды, что в «Философии эпохи», обосновывая их множеством ленинских цитат. Зиновьев напоминает ленинские цитаты, направленные против крестьянства. К социалистической революции (не то что к социализму) нужно идти с беднейшими слоями деревни, а не с крестьянством. Сталин кроет эти цитаты своими — о союзе с середняком против кулака и, конечно, о кооперативном пути к социализму. Начинается война цитат. Подумать, что Ленин мог быть не прав, было также недопустимо, как для средневековых католиков — усомниться в истинности Евангелия.

«Ленинизм» был попыткой вернуть официальную идеологию к идеологической чистоте военного коммунизма. Зиновьев постоянно цитирует Ленина — и это цитаты гражданской войны. НЭП — вынужденная рыночная реальность, «государственный капитализм», но нельзя отступать в идеологии от славного прошлого ленинизма. Отсюда — хлесткие и жесткие антикрестьянские формулы Ленина, которые приводятся в «Ленинизме». Крестьянство для них не может быть источником социализма, это — народничество, не марксизм. Каменев, Зиновьев и Троцкий вслед за Марксом считают, что государственная промышленность — это только предпосылка для социализма, а Сталин и Бухарин вслед за Лениным — что они уже носят социалистический характер. Путать бюрократическое управление и социализм было необходимо, чтобы вообще называться строителями социализма, когда единственным антикапиталистическим достижением по сравнению с царской Россией была передача промышленности в казеную собственность. Но ведь на этих предприятиях продолжали эксплуатировать рабочих. Мечта о социализме превращалась в нынешнюю тусклую реальность, зато можно было отчитаться об успехах в строительстве нового общества. Каменев говорил: «великая ложь заключается в том, чтобы Россию нэповскую объявлять уже Россией социалистической… Рабочие — то хорошо знают и чувствуют разницу между Россией нэповской и Россией социалистической»[173]. Каменев, Зиновьев и Троцкий считали это недопустимым, для них социализм оставался прекрасным будущим всеобщего равенства и братства.

Сталин был человеком более практического склада. На будущий год он опубликует ответ на зиновьевский «Ленинизм» — «Вопросы ленинизма». Американский исследователь Р. Такер, критикуя Сталина за примитивное, догматические толкование ленинской теории, признает: «несмотря на то, что сочинение не блистало изяществом мысли, оно несло в себе довольно мощный заряд. С его страниц вещал безапелляционный проповедник ленинизма, в совершенстве владеющий своим предметом, обладающий твердыми убеждениями и умеющий их защищать… Ленин — теоретик нашел своего систематизатора»[174]. Это было то, что нужно полуграмотной массе партийцев. Это было то, что вызвало негодование более глубоких идеологов — Троцкого, Преображенского и подобных. Это было то, что вызвало ревность «хранителей догмы» — Зиновьева и Каменева. Из идеологов лишь Бухарин относился к догматизму Сталина спокойно, думая, что имеет место разделение труда — вырабатывает стратегию Бухарин, популяризирует ее Сталин.

Договорившись о компромиссе с зиновьевцами, Сталин стал смещать зиновьевцев с постов. Очень странно выглядела смерть на операционном столе 31 октября наркома обороны М. Фрунзе, недавно сменившего Троцкого. Поговаривали, что Фрунзе был ближе к Зиновьеву, чем к Сталину.

А незадолго до съезда партии, 5 декабря собралась Московская губернская партийная конференция. Ее вел сторонник Бухарина Угланов, доклад от ЦК делал «правый» Рыков, но в президиуме сидел и единомышленник Зиновьева — Каменев, председатель Моссовета. Но Каменев был слишком занят работой на других постах, и упустил из виду усиление его противников в Москве. Каменев после октябрьской договоренности со Сталиным думал, что «мы все — таки добились того, что на партийный съезд мы идем с единогласно принятыми резолюциями по всем основным вопросам нашего строительства»[175]. Он был разочарован. Один за другим выступающие начали громить зиновьевцев, обвиняя их в неверии в возможности социалистического строительства и даже «аксельродовщине». Эта обидное для большевиков слово попало и в итоговую резолюцию, что было особенно обидно — это было сравнение с меньшевиком, с врагом: «Меньшевик Аксельрод проповедовал двадцать лет назад широкую рабочую партию в противовес большевистской организации», — возмущенно комментировала конференция ленинградской организации. Но сейчас совсем другая обстановка, и обвинения в меньшевизме — оскорбительны. «Дико звучит обвинение ленинградской организации в ликвидаторском безверии в тот момент, когда у нас кипит как никогда строительская социалистическая работа, растут, закаляются пролетарские силы»[176], — отвечали москвичам обиженные ленинградцы, подводя первые итоги новой дискуссии.