Месть древнего бога - Дмитрий Федотов

Я легко ушел от нижней «вертушки», прыгнув парню на спину, и связал его напарника верхним боем — фехтованием на кулаках. Боец он был опытный, но русбоем не владел. Через полторы секунды он получил «колун» между глаз и улетел обратно в акации, откуда появился. Заработал свою порцию плюх и первый. Этого я свалил жестким ударом локтем в затылок и для верности добавил пяткой по ребрам. Хруст раздался весьма отчетливый, и парень мешком затих на асфальте.

А в следующий миг появился третий — главный номер программы, мой давешний визави. На этот раз «шаман», как я его окрестил про себя, был одет более подходяще. Что-то вроде плотно облегающего тело трико, пятнисто-серого, почти сливающегося со стеной таких же пестрых зарослей.

«Шаман» тоже явно не знал русбоя, но владел не менее эффективной школой единоборства, даже более пластичной, чем старинная славянская борьба, и такой же универсальной. И он двигался заметно быстрее меня!

Я снова повел, как в прошлый раз, «танец пчелы», провоцируя противника на атаку. Сильно мешали мечущиеся пятнышки света, пробивающиеся сквозь листву. «Шаман» поначалу, как и раньше, попытался вычислить векторы моего перемещения, но затем вдруг остановился и сел на дорожку в позе лотоса. Разгадал мою тактику и дал совершенно адекватный ответ!

Ай да мастер! Уважаю таких. Однако что-то делать все же надо было. И тут настала моя очередь совершить ошибку. Почему-то я решил, что смогу оторваться от «шамана», и пошел вокруг. Ответный бросок его был настолько быстр, что показалось, будто он размазался в воздухе. Я еще никогда не видел, чтобы можно было так атаковать из такого положения!

И «шаман» меня достал-таки! Удар был силен. Кулак «шамана» пробил мой поспешный блок и воткнулся точно в середину грудины, в область сердечной чакры. Кость выдержала, но сознание я все же на несколько бесконечных мгновений потерял.

Очнулся сидя на земле, опираясь спиной на ствол липы. В груди тяжело бухало сердце, избавляясь от остатков адреналина. Голова была звонкой и пустой, как всегда после нокаута. Я медленно поднялся, держась за дерево, полез в карман за платком и сразу обнаружил пропажу. Старинный оберег исчез!

«Шаман» добился своего.

«Памятная тетрадь № 4. Писано Степаном Крашенинниковым, адъюнктом натуральной истории и ботаники Е. И. В. Академии наук. Декабрь 1745 года Р. Х.»:

2 октября 1734 года

…вчера прибыли в Томск. У грубо сколоченной, но крепкой на вид деревянной пристани билось на привязи несколько рыбачьих обласов и больших плоскодонок, на которых — как мы уже знали, — местные поселенцы перевозили товары. Пристань была расположена прямо напротив устья неширокой речки, впадавшей в Тому и делившей город на Старый и Новый концы.

Народу на пристани было немного — все больше портовые рабочие да приказчики со складов. Праздной публики, характерной для российских пристаней, глазеющей часами на беготню и возню на причалах, здесь совсем не наблюдалось.

Едва струги ошвартовались, нам бросили сходни, и мы с Иваном Георгиевичем поднялись на пристань. Встречал нас господин Пичугин, референт профессора Миллера — худой и нескладный человек, лет двадцати пяти. Он постоянно шмыгал носом, конфузился от этого и краснел, как девица на выданье.

— С благополучным прибытием, господа! — вымученно улыбнулся референт и сделал приглашающий жест. — Прошу вас следовать за мной. Ваши вещи и прочий багаж разгрузят и доставят на место.

— Питер, — обратился господин Гмелин к поднявшемуся следом за нами Горланову, — проследите, чтобы тут все было в порядке, а затем присоединяйтесь к нам в трактире господина Басаргина.

— Будет сделано, Иван Георгиевич, не волнуйтесь — солидно ответил Горланов и обернулся на подошедших грузчиков: — А ну, пошевеливайтесь, братцы! Каждому — по пятаку серебром, ежели уложитесь за час!..

Гостиниц, равно как и постоялых дворов, в Томске не оказалось, что повергло господина Гмелина в настоящее уныние. Пичугин привез нас на постой в дом купца третьей гильдии Свининникова. Сам хозяин вышел встречать «столичных» ученых гостей, без конца повторяя, какая это для него честь.

— Еще бы! — шепнул мне Пичугин. — Он потом целый год будет всем рассказывать, как его в академию приглашали принять, а он, вишь ли, скромно отказался!..

В доме купца, однако, все было пристойно: светлые комнаты, чистое белье, скромная прислуга. Нам сразу была предложена баня, но господин Гмелин отказался, сославшись на занятость, и уехал на извозчике к господину Мюллеру, который поселился в личном гостевом домике купца второй гильдии Бахметьева. Я же дождался Горланова, и мы прекрасно попарились, с наслаждением отлупив друг друга вениками. А в довершение — розовые и счастливые — получили от дворовой девки Анюты по кружке отличного клюквенного квасу.

Впервые за много дней я лег в настоящую постель с простынями и пуховым одеялом! Сон навалился мгновенно, и я так и не услышал, как вернулся Иван Георгиевич…

А наутро начались сюрпризы. Первым оказался мешок покойного Торопчина. Мне его отдал Горланов, когда приехал на постой, но сил на разбор вещей почившего друга и соратника у меня не хватило.

Зато сегодня сразу после плотного завтрака я решил покончить с этой, весьма неприятной, по-моему, процедурой. Сначала на свет был извлечен дневник Семена — толстая тетрадь в кожаном переплете, исписанная крупным, размашистым почерком. Но я лишь бегло просмотрел записи, отслеживая даты, и убедился, что мы с Торопчиным вели дневники параллельно, то есть делали пометки примерно в одно и то же время. Следовательно, можно было предположить, что и писали мы об одном и том же. Хотя, кто знает…

Я решил все же отложить чтение на потом и занялся остальным содержимым. Так на свет появился охотничий нож в деревянном чехле, расписанном какими-то значками красной краской, и я вспомнил, что его подарил Семену кыпчак из стойбища где-то на Иртыше.

Затем я извлек из мешка большую берестяную коробку с наклеенной надписью по-латыни «Энтомография». В коробке хранилась коллекция собранных за время нашего путешествия насекомых. По-моему, Семен сделал как минимум десяток открытий для Академии. Во всяком случае, я таких бабочек и жуков никогда не видел ни живьем, ни на рисунках.

Наконец на самом дне мешка моя рука неожиданно наткнулась на сверток из парусины. Я уставился на него, не в силах заставить себя развязать тесемки. Почему-то в глубине души я точно знал, что там находится, но не мог поверить, что это так.

И все же я развязал хитроумный узел и развернул ткань.

Передо мной оказались три предмета: берестяной свиток, пропитанный каким-то маслянистым составом, воспрепятствовавшим его высыханию, и две странные фигурки, вырезанные то ли из кости, то ли из какого-то светлого минерала. Одна из фигурок изображала сидящую птицу, поднявшую крылья, будто собираясь взлететь; другая была в виде застывшего в прыжке пса.

Я сидел и смотрел на эти почти чужеродные находки, и в голове моей крутилась только одна мысль: «Семен, Семен, что же ты наделал?.. Зачем ты взял ЭТО?..» То, что предметы именно с капища Козыр-агаш, я не сомневался. Вопрос теперь стоял так: что с ними делать?