Среди дикарей и пиратов - Уильям Кингстон

Медж, видя желание моей матери, согласился; из лодки снесли все припасы на землю; матросы и я вскочили в нее, оттолкнулись от берега и направились к бригу.

К тому времени как мы приблизились к бригу, прилив достиг своей высшей точки. Отец рад был видеть меня и выслушать привезенные мной утешительные сведения.

У нас не было времени для разговоров, так как матросы употребляли все усилия, чтобы сдвинуть судно; но все было напрасно: судно не тронулось и на дюйм.

— Боюсь, сэр, что единственный шанс — это свезти груз на сушу или выбросить его в воду, — заметил штурман.

— Я пришел к тому же убеждению, — сказал отец, — но, если возможно, мы не бросим груза. Мы перевезем все, что можно, в лодках; а если погода будет хорошая, то построим еще плот; таким образом, я надеюсь спасти большую часть груза.

— Попробуем еще раз, сэр, — крикнули матросы, выказывая свое уважение к командиру и заботу о его благосостоянии, так как все сознавали, что от потери брига он пострадает больше всех. И они снова напрягли все силы, чтобы сдвинуть бриг.

— Все напрасно, — крикнул плотник снизу, — я думаю, что коралловый утес пробил обшивку; судна не сдвинуть и не заставить идти, если не освободить от груза и всего балласта.

Отец сошел вниз и, вернувшись, приказал штурману взять несколько матросов и нагрузить лодки, а сам с остальными стал делать плот. Как только обе лодки были нагружены, он велел мне вести четверку; сам же он хотел остаться на бриге, чтобы докончить постройку плота.

— Но отчего вы не предоставите это штурманам? — спросил я.

— Нет, Годфрей, — несколько сурово ответил он, — я намереваюсь последним покинуть судно. Как только лодки будут разгружены, пусть возвращаются сюда, если только мистер Медж не найдет необходимым удержать четверку. Передай ему мои слова и уговори мать, чтобы она не беспокоилась обо мне.

Мне оставалось только повиноваться; но я не мог не беспокоиться за него и не сомневался в беспокойстве матери, несмотря на слова отца, которые я должен был передать ей.

Я вскочил в четверку и велел матросам идти скорее, так как мне хотелось добраться до берега. Океан был довольно спокоен, и хотя наши лодки шли с тяжелым грузом, мы без труда перебрались через отмель, так как вода стояла высоко, и вскоре добрались до пристани.

Приближаясь к берегу, мы заметили три странные фигуры, стоявшие на дальнем конце косы и, по-видимому, наблюдавшие за действиями наших друзей. Фигуры были совершенно черные, без малейшего признака одежды, с шапками густых лохматых волос на головах.

У одной из фигур была густая борода, усы и бакенбарды; у двух — длинные копья в руках; третья, оказавшаяся женщиной, была безоружна.

Медж окрикнул нас.

— Не обращайте внимания на туземцев, — кричал он, — они тут стоят целых полчаса и не могут решить, кто мы такие. Лучше всего оставить их в покое; а потом, увидите, они подойдут и попытаются подружиться с нами.

Я сразу передал Меджу поручение отца. Он сказал, что нам нет никакой надобности оставаться, и приказал мне, как только лодки будут разгружены, сейчас же опять направиться к бригу.

— Мы с Падди Дойлем отлично справимся с нашими черными друзьями; гораздо важнее, чтобы лодки занялись перевозкой груза на берег, — заметил он. — Единственный мой совет — переезжайте мелкое место на плоту, когда будет прилив; это лучше, чем пробовать теперь. Еще надеюсь, что ваш отец приедет на берег, когда лодка в последний раз вернется сюда.

Моя мать повторила то же, умоляя отца не оставаться на бриге.

Экипаж быстро разгрузил лодки и сложил груз вместе с другими ранее привезенными вещами в центре лагеря.

Я заметил, что Падди Дойль вместо того, чтобы работать с нами, погрузился в наблюдения за туземцами; хотя он и делал вид, что не обращает внимания на них, но все время выкидывал странные штуки, рассчитанные на то, чтобы возбудить их любопытство, что ему и удалось. Один из дикарей приказал товарищам отойти дальше — вероятно, чтобы было безопаснее, подошел на несколько шагов ближе и стал пристально смотреть на нас. Хотя, по нашим понятиям, он не был красавцем, но, стоя неподвижно, словно статуя, со связкой пяти копий с острыми, блестящими, зазубренными концами в левой руке, он являлся образцом действительно красивого дикаря. Перо цапли, воткнутое в его густые волосы, было продето в ухо, широкий пояс поддерживал очень узкие штаны из меха двуутробки. За поясом был заткнут нож или кинжал из кости или камня; на спину закинут маленький каменный топор. Правая рука была постоянно наготове, чтобы кинуть в нас одно из копий. Его высокая фигура, замечательно пропорционально сложенная, указывала на большую ловкость и проворство.

Падди сделал вид, будто только что увидал его, подвинулся на несколько шагов вперед, снял шляпу и отвесил ему глубокий поклон. Хотя дикаря, наверно, никогда не приветствовали таким образом, он понял, по-видимому, что белый чужестранец желает познакомиться с ним, указал на себя и проговорил:

— Пуллинго.

— С добрым утром, мистер Пуллинго! Надеюсь, что вы совсем здоровы. А как поживают миссис Пуллинго, мистер Пуллинго и все остальные члены вашей семьи? — крикнул Падди.

Дикарь сказал несколько слов довольно музыкальным тоном голоса, но невозможно было понять их значение; точно так же оставалось неизвестным, означало ли слово «Пуллинго» его имя. Как бы то ни было, это прозвище навсегда осталось за ним.

— Вот именно, — сказал Падди, как будто поняв каждое слово дикаря. — А меня зовут Патрик Дойль; я и вот эти мои друзья прибыли сюда, чтобы провести несколько недель, а может быть и больше, в вашей стране. Мы надеемся иметь удовольствие поближе познакомиться с вами.

Тон голоса Падди и его жесты, очевидно, внушили доверие дикарю и показали ему, что у нас не было враждебных намерений. Еще несколько минут он и Дойль простояли, смотря друг на друга; потом дикарь стал медленно отступать, все время оборотясь лицом к нам, дошел до женщины и мальчика и начал разговаривать с ними. Потом все трое встали, и пошли к берегу реки и скрылись за утесом.

Я недолго оставался на берегу; как только лодки разгрузили, мы снова отправились к бригу. Плот был уже почти готов. Но так как в реке начинался отлив, то отец, по совету Меджа, решил не посылать его, а привязать на ночь к лодке. Лодки снова нагрузили и, пока не стемнело, они ходили к берегу и обратно.

Когда они уезжали в последний раз, отец очень неохотно согласился сойти на берег вместе с остальным экипажем.

— Я не побоялся бы остаться на бриге, — заметил он. — Я уверен, что он выдержит, хотя бы нам и не удалось снять его.

Мы перевезли на берег столько провизии, что при бережливости ее могло хватить на несколько месяцев; привезли также оружие, боевые запасы, большую часть одежды, как нашей, так и экипажа, постельное белье и немного домашней утвари; кухонные принадлежности, обеденный и чайный сервизы; ящик с плотничьими инструментами; несколько лопат, заступов и других сельскохозяйственных орудий; тюки с новой парусиной, паруса и разную мелочь. Вообще, мы могли быть довольны количеством спасенных вещей. Еще до наступления темноты мы успели раскинуть несколько палаток. Самая лучшая была приготовлена для матери и Эдит; для других между двумя деревьями протягивалась веревка, на нее накидывался парус, края которого с обеих сторон прикреплялись к земле деревянными колышками.