Злой рок Марины Цветаевой. "Живая душа в мертвой петле" - Людмила Поликовская

«Возрождающаяся Россия»? Была ли она действительно таковой? Возрождающейся от Гражданской войны – да. Возрождение в общественной жизни – фикция. Возрождение культурное? В культуре было немало интересного. И «Своими путями» продемонстрирует это читателю в специальном номере, отведенном перепечаткам из советских изданий. Но по сравнению с Серебряным веком… И совсем уж фантастично звучат слова о возрождении религиозном. И споры между авторами журнала представляются немного схоластическими. Например, всегда ли демократия – благо или в каких-то ситуациях благо – отступление от демократии? Какое все это имело отношение к России, где демократией и не пахло? Недаром М. Осоргин – публицист умный и блестящий – писал, что статьи журнала, в общем-то правильные и достойные уважения, читать скучновато. Потому и скучновато, что отдает схоластикой. И еще потому, что не было среди авторов «Своими путями» талантов, равных Осоргину.

Статьи Сергея Эфрона – за два года существования журнала он напечатал три – «Церковные люди и современность», «О путях к России», «Эмиграция» – безусловно, из лучших. По своему содержанию они, быть может, не слишком выделяются на общем журнальном фоне, но написаны ярче и эмоциональнее других. Наиболее интересна статья «Эмиграция». Здесь он говорит, что у эмиграции (точнее, эмигрантов) есть три возможности: нелегально ездить в Россию и там заниматься агитационной или даже террористической работой. И справедливо замечает, что это – для немногих. Другая возможность – «самоустройство на годы жизни за рубежом максимальная связь с Россией всеми возможными путями». И, наконец, – легальное возвращение в Россию. Этот путь Сергей Эфрон категорически отвергает: «…как рядовому борцу бывшей Добровольческой Армии, боровшейся против большевиков, возвращение для меня связано с капитуляцией. Мы потерпели поражение благодаря ряду политических и военных ошибок, может быть, даже преступлений. И в тех и в других готов признаться. Но то, за что умирали добровольцы, лежит гораздо глубже, чем политика. И эту свою правду я не отдам даже за обретение Родины. И не страх перед Чекой меня (да и большинство моих соратников) останавливает, а капитуляция перед чекистами – отказ от своей правды. Меж мной и полпредством (где нужно было получать визу в СССР. – Л.П .) лежит препятствие непроходимое: могила Добровольческой Армии». Так мыслит Эфрон-публицист. А теперь сравним с написанным ранее письмом к сестре: «Как скоро, думаешь, можно мне будет вернуться? Я готов ждать еще два года. Боюсь, дальше сил не хватит».

Мы знаем, что Сергей Эфрон в конце концов все-таки переступил . Быть может, именно потому, что не хватило сил ждать?

В Чехословакии Эфрон печатается не только в своем журнале и не только как публицист. Так, в пражском историко-литературном сборнике «На чужой стороне» появляется его мемуарный очерк «Октябрь» (1917), тепло встреченный критикой.

«…Талантливо, ибо в виде беллетристики, а не сухих записок, и в то же время с полной откровенностью и правдивостью написан «Октябрь» С. Эфрона. В нем нет описания переворота, но точная запись того, что надлежало пережить офицеру, каким чудом он выжил и что сохранила память», – этот отзыв принадлежит Е. Недзельскому, коллеге С. Эфрона по журналу «Своими путями». Тепло отозвался об «Октябре» и лично незнакомый с Эфроном один из лучших критиков эмиграции – Ю. Айхенвальд.

После многолетнего перерыва Эфрон снова возвращается к беллетристике. В эмигрантских сборниках и журналах появляются три его рассказа: «Тиф» – в основе которого реальная история нелегального проезда С. Эфрона, белого офицера, в Москву 1918 года; «Тыл» – в отзыве на который Ф. Степун писал «…он (рассказ. – Л.П .) поднят автором со дна души, настроен на больших, жизнью оплаченных впечатлениях большая острота повествующего слова от почти лирической строфы до карикатурной силуэтности. В общем вещь не только потенциально талантлива, но и удачна, хотя, конечно, есть и срывы». Рассказ «Видовая», на наш взгляд, наиболее слабый. Это попытка «чистой» беллетристики, личный опыт автора здесь никак не задействован. А Эфрон, видимо, принадлежал к тем литераторам, которые могут хорошо писать только о лично пережитом [26] .

…Но ведь пережито так много. Почему же написано так мало? (Правда, есть сведения, что Эфрон работал над большой вещью, но мы о ней ничего не знаем.) Ведь Ф. Степун недаром говорил о талантливости автора. Послушаем самого Эфрона: «Мне приходилось и приходится заниматься десятками дел и предметов, которые ничем кроме обузы для меня не являются. Потом у меня нет своего угла, а следовательно и своего времени. Я живу в кухне, в которой всегда толкотня, варка или трапеза или гости. Отдельная комната одно из необходимейших условий работы». Тут, конечно, сразу приходит в голову контрдовод: Цветаева тоже была загружена десятками дел и работала на той же самой кухне. Но Цветаева была Гением. Эфрон гением не был. А то, что под силу Гению, не под силу литератору только даровитому. Для него отдельная комната и свободное время – действительно условия необходимые. Если бы не революция, не эмиграция… но история, мы уже говорили, не знает сослагательного наклонения.

Марина Цветаева в Чехословакии тоже выступает и в качестве публициста, и в качестве редактора. В журнале «Своими путями» не только ее стихи – она вместе с другими писателями эмиграции приняла участие в анкете, посвященной сегодняшнему дню русской литературы. «Родина не есть условность территории, а непреложность памяти и крови. Не быть в России, забыть Россию – может бояться лишь тот, кто мыслит Россию вне себя. В ком она внутри, – тот потеряет ее лишь вместе с жизнью Кроме того, писателю там лучше, где ему меньше всего мешают писать (дышать) Единственное оружие писателя – слово. Всякое иное вмешательство будет уже подвигом гражданским (Гумилев). Так, если в писателе сильнее муж, – в России дело есть. И героическое. Если же в нем одолевает художник, то в Россию он поедет молчать, в лучшем случае – умалчивать, в (морально) наилучшем говорить в стенах «Чека» Что до меня – вернусь в Россию не допущенным «пережитком», а желанным и жданным гостем». Она, «небожительница», не интересующаяся политикой, отлично понимает то, чего не понимает ее муж, – возвращаться-то, собственно, некуда – «той России нету». Есть СССР – страна большевиков, чужая и чуждая. Член редколлегии журнала (а по существу главный редактор) Сергей Эфрон – пока – готов признать и такую точку зрения. Осознанных идейных разногласий между супругами пока нет. Они еще могут сотрудничать в одних и тех же изданиях и отстаивать позиции друг друга. Так, когда пражская газета «Возрождение», «орган русской национальной мысли», устами Н. Цурикова обвинила «Своими путями» в «рабски-собачьем отношении к родине» за то, что там в одном из номеров были помещены портреты и патриарха Тихона, и Дзержинского, Герцена и Ленина, – именно Цветаева ответила на критику. Она пишет, что журнал – отражение живого сегодняшнего дня: «Я знаю, что Дзержинский – палач, но я также знаю, что Дзержинский – история», – и замечает, что подписи: вор – палач – расстрельщик и пр. вовсе не обязательны – фамилия Дзержинский говорит сама за себя. Она справедливо замечает, что критик проглядел в журнале статьи о русской природе, о русской поэзии, о русской деревне, о русской книге, о русском студенчестве и др.