Раки-отшельники - Анне Биркефельдт Рагде

— Крысы! Я не потерплю крыс у моих свинок! — крикнул он и ударил кулаком об стену. Даже представить себе страшно, что на это скажет инспектор санэпидемнадзора… Мыши, и те в крестьянском хозяйстве не допускаются, а уж крысы! Он забежал к домработнице, отдал ей комбинезон, снова выскочил из дома и, не успев опомниться, уже заводил трактор. В местном магазине покупать ловушки и яд опасно, слухи могут поползти очень быстро. Придется ехать в город. Там можно припарковаться прямо перед входом в магазин. Тяжелым шагом вернулся он в дом и пошел прямо в ванную, чтобы привести себя немного в порядок. Лишь бы «Вольво» завелась в этот проклятый мороз!

— Я съезжу в город, ты, наверно, уже закончишь, когда я вернусь. Так что спасибо тебе за помощь, — сказал он уже внизу, надевая парку. Она мыла пол и не реагировала. Пришлось толкнуть ее в плечо пальцем, чтобы она вытащила наушник. Он был крошечный и повис на черном проводе. Удивительно, как такая мелочь могла издавать звуки.

— Вы что-то сказали? — переспросила она.

— Я еду в город, ты, наверно, закончишь, когда я вернусь. Так что спасибо!

— Да не за что. Это — моя работа. Ну, удачи!

Он кивнул и вышел. Отец в гостиной, вероятно, слышал, что он сказал, так что смысла повторять все в третий раз не было.

Фьорд был ледяным и зеркально гладким, даже ряби не было, на другом берегу сквозь голубую морозную дымку проглядывала деревенька. В соседний фьорд заходил метеор, белый, длинный с пунктиром иллюминаторов. По-зимнему белесое солнце с каждым днем поднималось все выше, но еще почти не грело. Он подумал, каково сейчас куликам, наверно, они промерзли до смерти. Тур представил себе их длинные красные ноги в ледяной воде при минус двенадцати градусах. Двигатель работал неровно, еще не прогрелся, и ему долго приходилось соскабливать наледь изнутри лобового стекла.

Новая домработница. И крысы в свинарнике.

Не далее как вчера он снова почувствовал радость оттого, что справляется с работой, что все опять идет как по маслу. Вот дурак-то! Как можно судить о не прожитом еще дне? Вся суть как раз в том, что не все так просто.

Эрленд стоял перед стеклянным шкафчиком и рассматривал свои хрустальные фигурки от Сваровски. Сто три миниатюры из ограненного хрусталя, крошечные шедевры, освещенные точечным светом и выставленные на зеркалах и стекле. Фигурки животных и цветы, бокалы шампанского высотой в несколько сантиметров, насекомые с малюсенькими серебряными рожками, идеальные копии настоящих вещей, точные до малейшей детали, даже мобильный телефон из хрусталя и золота длиной всего четыре сантиметра, на котором с помощью лупы можно разглядеть цифры и эмблему Сваровски — лебедя — на дисплее.

Шкафчик был символом его великой страсти коллекционера. На полке посередине стояла шахматная доска из прозрачного хрусталя и гагата. Он использовал шахматную задачу из газеты, редактором которой был Крюмме, разместив фигуры на доске так, что черным грозил мат в два хода. Крюмме, разумеется, моментально решил задачу, способности этого человека не знали границ. Но когда Крюмме в первый день нового года предложил сыграть в хрустальные шахматы, Эрленд решительно ему отказал. Играть можно на старой деревянной доске деревянными фигурами. На хрустальной доске могут появиться царапины, а какая-нибудь фигура, упаси Бог, упадет на пол, к тому же, он, как всегда, проиграет. Но за этой шахматной доской, которая вся светилась и переливалась, он всегда будет победителем, потому что она принадлежит ему одному.

Ему предстояло провести дома в одиночестве много часов. Крюмме работал допоздна, они уже начали готовить приложения к пасхальным выпускам газеты, все, от репортажей о пасхальных традициях и до интервью с задающими моду знаменитостями, которые начинали украшать дом к Пасхе еще в феврале, лишь бы их физиономия оказалась в газете.

Он съел кусочек французского киша, обнаруженного в холодильнике, запил красным вином и сварил чашечку эспрессо.

Стоя с чашкой кофе в руке и прихлебывая его крошечными глотками, он разглядывал всю эту бесполезную красоту, которая так его радовала. Обычно радовала куда сильнее, чем сейчас.

Все будто бы потеряло свою прелесть с тех пор, как Крюмме выдал эти дурацкие мечты о родительстве. «Неужели нельзя пережить столкновение с машиной, не возмечтав при этом немедленно продлить свой род?» — подумал он. Впрочем, говоря начистоту, Крюмме хотел, чтобы свой род продолжил Эрленд, он утверждал, что у Эрленда гены лучше. Достаточно только встать перед зеркалом, чтобы выбор стал очевиден, как сказал Крюмме.

Дети. Он не умел обращаться с детьми, никогда толком их не видел и не пересекался ни с какими детьми, кроме, разве что, застывших холодных манекенов в витрине «Бенеттон». А эта коллекция Сваровски, которую он сейчас рассматривал… ему придется окружить ее рвом с водой и поселить там пару маленьких крокодильчиков. Пускай дети и крокодильчики растут вместе, ведь детям так полезно расти в компании животных — где-то он об этом слышал.

Из себя его выводило не столько само желание Крюмме иметь детей, сколько то, что Крюмме давно носил в себе эту мысль и чувствовал неполноценность жизни. В полной тайне от Эрленда он ощущал нехватку чего-то важного.

Вот что было ужасно!

А еще ужаснее было то, что Крюмме наверняка его бросит и отправится, возможно, искать женщину, с которой у него будут дети. Ведь у Крюмме дважды были отношения с женщинами до их с Эрлендом знакомства. С мужчинами тоже были отношения, но все-таки две женщины! И если эта истерия по поводу детей не уймется, нельзя исключать такого поворота событий.

Но больше о детях они не говорили. Эрленд подозревал, что Крюмме предоставил ему время подумать, но мысли, которые его посещали, касались только какой-то трещины в их отношениях. Раньше он немедленно выдавал все, что роилось у него в голове, вместе с Крюмме он полностью расслаблялся, но в последние недели он начал взвешивать слова. Он следил за тем, чтобы в предложении не было ни намека на темы, могущие навести на разговор о детях.

Он поднес чашку с кофе к камину, сел перед ним, не разжигая огня в искусственных дровах. Ничто его не радовало, и это он в себе ненавидел. Он хотел радоваться! Он вспоминал тот жуткий вечер, когда Крюмме сбила машина. Если бы только можно было вычеркнуть несколько часов из прошлого, он бы избавился именно от этих. Он бы многое отдал, может, даже свою шахматную доску. О голографическом камине теперь и речи быть не могло. Эх, если бы он только не мечтал о нем в тот день, может, на Крюмме и не наехала бы никакая машина. Вот оно — наказание. От добра добра не ищут.

Работу он тоже запустил. Включил автопилот. В таком состоянии о витрине ювелирного магазина с ворами даже думать бесполезно. Владелец магазина требовал новой витрины, но Эрленд настаивал, что существующий декор будет еще актуален по меньшей мере пару недель, — разумеется, абсолютное вранье. Он оставил львиную долю работы Агнете и Оскару, но на прошлой неделе в универмаге «Иллюм» он смог сосредоточиться, и тут же ему пришла гениальная идея. Отдел подарков хотел донести до покупателей широту ассортимента, как среди дорогих, так и среди дешевых мелочей, ставящих все точки над i. Поэтому он сделал соответствующую витрину.