Зародыш мой видели очи Твои. История любви - Сьон Сигурдссон

но, к сожалению, настоящая история не столь красива. Если бы вдовы знали, откуда взялся этот странник, они наверняка не принимали бы его с распростертыми объятиями, нет, они зарылись бы лицом в подушки и, потеряв дар речи, дрожали бы от ужаса, когда это чудовище ложилось рядом с ними под одеяло…

– Он замерз после ночных блужданий, его согреет моя пылающая плоть… – т ак думали они, не замечая, что температура его тела не менялась даже в самый разгар утех.

Он не был холоден после своих долгих скитаний. Его не существовало.

Да, странника не могли тронуть ни зимний мороз, ни женские объятия, ведь его имя не было занесено в книгу жизни, высшая власть не отвела ему места в Творении. Он был создан вдовьей тоской – из бренных останков тех, кого они любили и потеряли. Водой и ветрами несло по Европе части трупов, разлагавшихся на полях сражений. В гнейсовой пещере, глубоко в недрах Альп, а точнее, прямо под девственной вершиной Юнгфрау, собрались коленные чашечки из Фландрии, ногти и тонкий кишечник из-под Танненберга, миндалины, селезенка и сухожилия с Галлипольского полуострова, тазовые кости, глазницы, яички и десны с Дарданелл, легкие, подошвы, голосовые связки и гипофиз из Соммы, корень языка, лопатки и толстая кишка из-под Вердена, лимфатическая система и щечные мышцы из Марны, почки из-под Витторио-Венето… Вместе соединилось это в человека, у которого было все, чем должен обладать мужчина.

Это и был скиталец».

«И ты считаешь, что твои россказни звучат правдоподобнее, чем то, что я сказала о Франко Пьетрозо?»

«Я ничего не считаю, это просто такая история…

* * *

Бедолага дремал под рассказ Мари-Софи, ее, похоже, не заботило, отреагирует он на ее историю или нет. Когда он приходил в себя, ему казалось, что девушка допрашивает его о его перемещениях с 14 августа 1914 года по 11 ноября 1918 года, и только пожимал плечами. Даже если он расскажет ей все, что помнит, медаль за это ей на грудь не повесят: каждый его пук, каждая отрыжка уже были зафиксированы в документах Третьего рейха – все, кроме периода, когда его вывели из лагеря, и до того момента, когда они снова нашли его и поместили здесь, в этой комнате, с этой разговорчивой девушкой.

В дверь постучали. Девушка впустила в каморку пожилую женщину, сказав ей, что для мужчины в постели ничего не надо делать, лучше оставить его в покое, и что она сама вернется через час.

Он пробормотал что-то невнятное и притворился спящим.

* * *

Мари-Софи спрятала в шкаф губную помаду и мыло, причесалась, щелкнула серебристой заколкой для волос, надела кофточку, заперла комнату и спустилась в вестибюль. У стойки стоял хозяин. Увидев девушку, он мрачно сдвинул брови:

– Один час! Ни минутой больше!

Старый Томас, удобно устроившийся у входной двери, попугаем повторил за хозяином:

– Один час! И ни минутой…

Послав им воздушный поцелуй, Мари-Софи поспешила прочь из гостиницы.

* * *

Ее путь лежал через площадь. Остановившись у магазина тканей, она посмотрелась в стекло витрины и поправила локон, что упорно не хотел лежать на своем месте у левого виска. В магазине фройляйн Кнопфлох с деревянным метром в руках склонилась над чудовищной массой черного бархата. Мари-Софи кивнула ей в знак приветствия: фройляйн иногда задешево продавала ей остатки тканей, и их частенько хватало на шаль или даже на платье.

Женщина была слишком занята отмером ткани, чтобы ответить на приветствие, и вместо фройляйн девушке слащаво заулыбался грузный мужчина, стоявший у прилавка с огромной кипой шелковых лент в руках. Его костюм был так тесен, словно он одолжил его у самого себя в юности.

Мари-Софи наморщила нос: с чего это вдруг ей лыбится этот новоиспеченный вдовец? Ослеп с горя? С какой стати такая цветущая девушка станет обращать внимание на буффона, как он? Неужели она выглядит как какая-нибудь шлюха?

Мари-Софи бросила быстрый взгляд на свое отражение в стекле, чтобы убедиться, что выглядела не вульгарнее, чем обычно – то есть во всех отношениях благопристойно, – и столкнулась взглядом с овдовевшим покупателем, который теперь подошел к самой витрине. Ошибки быть не могло: старый греховодник заигрывал с ней. Он провел запачканной сажей рукой по вороху шелковых лент, и его толстые мясистые губы беззвучно произнесли: «Пойдем уляжемся в постель в моей хибаре черной!»

У девушки пополз мороз по коже, сердце, запнувшись о слова этой старинной песенки, на миг остановилось. Она отпрянула от витрины, налетев на мальчишку, который был поглощен созерцанием часов на своем запястье.

– О чем я думаю? Время идет – Карл ждет!

Мари-Софи показала ухажеру из магазина язык, фройляйн Кнопфлох вопросительно уставилась на нее, но девушка в ответ лишь пожала плечами. Пусть слащавый негодник врет этой старой деве, сколько ему влезет. Как только заберут бедолагу, Мари-Софи снова станет свободной женщиной и уж тогда начнет извиняться за свои грехи перед всем городом.

Девушка ускорила шаг. Каблучки постукивали по мостовой, отсчитывая время, каждый шаг был равен половине секунды: тик-так, тик-так, значит, в минуте умещалось сто двадцать шагов: тик-так, тик-так, а в получасе – три тысячи шестьсот: тик-так, тик-так, тик!

– Так, у меня осталось пятьдесят четыре минуты!

Она свернула с площади на Блюменгассе [7], где не росло ни единого цветочка. Улочка была не чем иным, как помоечным проулком: вдоль закопченных стен тянулись мусорные баки, и было очевидно, почему домовладельцы не удосужились их даже крышками прикрыть: обстановка должна была соответствовать тем, кто выбирал это место для своих прогулок.

– Остается уповать лишь на то, что Всевышний просто не в курсе, что тут творится. Он подарил людям речь, чтобы те могли дать названия всему сущему, но Ему наверняка покажется, что с наименованием этой убогой помойки они не вполне справились. Вот что бы Он, например, сказал, если бы послал сюда ангела для поднятия духа какого-нибудь грешника, а пернатый вернулся назад с таким описанием: я приземлился на площади, завернул за угол у магазина фройляйн Кнопфлох и нашел грешника в загаженном проулке, который называется Цветочной аллеей? И что людям отвечать, когда Он спросит их об этой промашке? Что здесь в былые времена расстилались цветочные поля? Вот уж не думаю, что Господь в это поверит. Ведь он-то точно знает, что Кюкенштадт построен на совершенно голом куске земли – об этом по ближайшим окрестностям ходит немало шуточек. За такую оплошность Он может взять и совсем лишить нас речи!

Мари-Софи остановилась под