Жизнь Фридриха Ницше - Сью Придо

Байрёйт, средних размеров город в Северной Баварии, имел железную дорогу, по которой публика могла доехать до будущего театра. Пейзаж был великолепным, полностью соответствующим германским мифам. Город стоял в высшей точке большой равнины, где в изобилии росли злаки и пасся скот. Исторический барочный дворец в ландшафтном парке символизировал триумф аполлонического интеллекта, а солидных размеров холм, покрытый густой травой, так и просился стать местом постройки дионисийского оперного театра.

На Троицу Вагнер и Козима вернулись в Трибшен полными надежд и сразу же вызвали к себе Ницше. Духов день имел для всех троих особое эмоциональное значение, всегда вызывая в памяти рождение Зигфрида в 1869 году, которое скрепило прочными узами их мистический триумвират.

Теперь же, всего через два года, он грозил распасться. В случае успеха культурного проекта – а Ницше должен был на это надеяться – Вагнер и Козима навсегда уехали бы из Трибшена в Байрёйт. Его дни на Острове блаженных были сочтены. В какой день ему предстоит лишь вспоминать о звездном танце ряби на воде? Его неуверенность и эмоциональная хрупкость усугублялись тем, что издатель так и не написал ему, собирается ли публиковать «Рождение трагедии». В июне Ницше понял, что больше не может этого выносить. Он затребовал рукопись обратно и, не советуясь с маэстро, послал ее издателю Вагнера Эрнсту Вильгельму Фрицшу.

В начале сентября Козима в письме попросила Ницше посоветовать кого-то в сопровождающие сыну княгини Гатцфельдт-Трахенберг, отправляющемуся в большое турне по Италии, Греции, Востоку и Америке. У самого Ницше было много поводов согласиться. Это помогло бы скоротать длинное и напряженное лето, поправить его здоровье (врачи продолжали рекомендовать ему более теплый климат), с достоинством уйти с кафедры филологии и наконец увидеть своими глазами Рим и классический мир. Это так его увлекло, что он стал рассказывать университетским коллегам о проекте еще до того, как все было улажено. Да и ведь таково было желание Козимы, иначе зачем она вообще об этом упомянула? Но, увы, он понял ее совершенно неправильно, ведь Козима никогда не намекала там, где могла бы приказывать. Козима пришла в ужас оттого, что он готов оставить серьезную должность профессора ради легкомысленной роли чичероне при принце. Когда она объяснилась, Ницше был пристыжен тем, что выставил себя дураком перед ней и перед всем университетом. К счастью, в университете к этому отнеслись иначе. Когда он объявил, что все же намерен остаться, ему подняли зарплату на 500 франков, доведя ее до солидной суммы в 3500 франков.

В октябре он отметил двадцать седьмой день рождения. Через месяц он написал взволнованное письмо Карлу фон Герсдорфу, своему школьному другу по Пфорте, где уведомлял, что «великолепный Фрицш» принял книгу и обещал опубликовать к Рождеству. Ницше торжествующе рассказывал фон Герсдорфу:

Его эйфория продолжалась недолго. Гравер, которому было предложено обессмертить себя виньеткой, отказался от работы – пришлось искать другого. Превосходный Фрицш напечатал текст меньшим шрифтом, чем вагнеровскую «Цель оперы», так что книга заняла 140 страниц и оказалась более тонкой и на вид менее внушительной, чем надеялся Ницше, напоминая скорее какой-то буклет. Кроме того, Вагнер рассердился на то, что Ницше обратился к его издателю, не посоветовавшись сперва с ним. Из-за этого казалось, что между ними наметился какой-то разлад, а ведь Ницше был ярым пропагандистом Вагнера.

Ницше отклонил предложение приехать на Рождество в Трибшен, объяснив, что ему нужно время, чтобы обдумать новый курс лекций о будущем образовательных учреждений, хотя легко мог бы заняться этим в Denkstube. На самом деле, как он конфиденциально признался Эрвину Роде, ему нужно было время, чтобы подготовиться к вердикту Вагнера по поводу музыкального сочинения, которое он прислал. «Я волнуюсь, не зная, что он скажет о моей музыке» [12].

Ницше считал себя композитором не без таланта и надеялся на одобрение Вагнера. Когда в Трибшене Ганс Рихтер и Козима сели за фортепиано, чтобы сыграть Вагнеру этот дуэт, маэстро беспокойно ерзал все двадцать минут, что звучала музыка. Пьеса была типичной для фортепианных сочинений Ницше того периода, представляя собой попурри из Баха, Шуберта, Листа и Вагнера. Отрывочные, излишне эмоциональные и почти лишенные развития, эти сочинения неизменно побуждают думать, что живи он немного позже, то добился бы успехов как создатель сопроводительной музыки для немого кино. Но как бы ни смеялись Вагнер и Козима между собой, они скрыли это от друга. Она поблагодарила Ницше за «прекрасное письмо», прилагавшееся к подарку, но вообще не упомянула о самой музыке.

Оказавшись в Базеле на Рождество, одинокий Ницше лишь с помощью какого-то случайного маляра сумел открыть огромный ящик, посланный его матерью. Франциска наконец-то разбогатела, получив наследство после смерти тетушек. Это позволило ей приобрести весь дом в Наумбурге и сдавать комнаты постояльцам.

Тем Рождеством Франциска, движимая миссионерским духом, решила послать своему нетвердому в вере сыну большое изображение Мадонны, написанное маслом итальянским мастером. Проводя долгие рождественские дни в полном одиночестве, Ницше имел достаточно времени на составление благодарственного письма, куда вошло описание того, как традиционно он обставил свою квартиру: «Конечно, “Мадонна” будет висеть над диваном; над пианино будет большой портрет Эразма Роттердамского кисти Гольбейна; над книжным столиком у камина – папа Ричль и Шопенгауэр. В общем… я благодарю тебя от всего сердца… кажется, что эта картина невольно влечет меня в Италию, я почти уже подумал, что ты послала ее мне, чтобы заманить меня туда. Единственный ответ, который я могу дать этому аполлоническому действию, – дионисийский, своей новогодней музыкальной пьесой, а затем я рассчитываю на аполлонически-дионисийский двойной эффект от своей книги, которая тоже будет опубликована на Новый год».