Шутка Хаоса - Анна Рейнер

Арен шел по мраморному полу, с каждой секундой приближаясь к своему повелителю.

Эосин восседал на массивном золотом троне, держа в правой руке скипетр — неоспоримый символ его власти. Взгляд монарха был задумчивым, лицо выражало тревогу. Кто знает, о чем размышлял великий царь? В каких неведомых далях блуждали его мысли?

Впрочем, Эосин мало походил на особу царской крови. Одетый в обычную черную тунику и подпоясанный такого же цвета кушаком, он почти не носил украшений. Не в пример его сородичам, которые любили яркие одежды и золото, считая, что носить его на себе — верный признак богатства и почета, что в свою очередь, очень ценилось в подгорном царстве. Эосин носил лишь корону, да имел пару перстней на коротких узловатых пальцах — тем, собственно, и отличался. Возраст правителя Лориэля уже перевалил за три сотни лет, и говорило это о том, что царь постепенно стареет. Однако же, густая его борода еще не была тронута сединой, а руки не тряслись, чем страдали все без исключения гномы, коим довелось дожить до этого почтенного возраста. Но сейчас лицо Эосина осунулось, плечи поникли, и перед Ареном сидел ветхий старик, погруженный в свои тяжкие думы.

Арен приблизился к трону и, не доходя до него трех шагов, опустился на одно колено, склонив перед царем голову. Такого приветствия требовали непреложные правила аудиенции. Соблюдение подобных церемоний претило гордому военачальнику. Он не привык кланяться, не привык надевать на лицо маску с фальшивой улыбкой и чувствовал себя как рыба, выброшенная жестокой волной на разгоряченный берег, в окружении дворцовых тайн и интриг.

Все это было чуждо для простого и честного рубаки, который не родился в семье вельможи или военачальника, а добился звания на поле сечи, не щадя ни себя, ни врага, бросаясь в гущу боя очертя голову.

Досчитав про себя до пяти, он наконец поднял глаза на своего повелителя, но Эосин совсем не замечал присутствия своего верного полководца. Он так и сидел, задумчиво смотря в одну точку невидящим взором.

— Мой государь и повелитель, — набрав в легкие побольше воздуха, произнес Арен. — Я принес тебе весть…

Эосин вздрогнул. Казалось, царь только что очнулся от долгого и неприятного сна. Его затуманенный взор приобрел осмысленность, плечи расправились, волевой подбородок гордо поднялся вверх.

— Надеюсь, мой верный Арен, ты принес мне добрую весть? — в его глазах зажглась слабая искра надежды. — Войска Медегмы наконец-то покинули границы Лориэля?

— Прости, мой государь, — военачальник снова склонил голову, не желая видеть разочарования и еще большую тревогу в глазах царя. — Темная армия так и стоит под стенами государства и не спешит покидать твоих владений. Но хуже всего, мой повелитель, что к Лориэлю с разных сторон стягиваются вархи, таща за собой катапульты и баллисты. Не знаю уж, что послужило их вступлению в темную армию, чем прельстила их темная богиня, но вражеская армия множится, и мы уже не можем смотреть на это сквозь пальцы.

— Тревожные вести ты принес мне, Арен, — Эосин не обратил ровно никакого внимания на последнее высказывания своего военачальника. Он тяжело вздохнул, и плечи его снова опустились, как будто на них легло все бремя мира.

— Позволь молвить, государь, — и не дожидаясь разрешения, Арен произнес: — У нас еще есть время, есть силы. Если мы выведем свои войска за стены Лориэля, то…

— То непременно погибнете храбро, но бессмысленно, — скривился Эосин. — А Лориэль потеряет своих верных защитников.

«Мы все равно обречены! — подумал Арен и почувствовал непреодолимое желание встряхнуть царя, который с каждым днем становился в глазах своих подданных все более жалким и нерешительным. — Но лучше умереть в славном бою, омывая свою секиру в зеленой крови маарлоков, чем жить и трястись от страха!»

— Ты принес мне печальную весть, и я благодарен тебе за проявленное мужество. А теперь оставь меня, — Эосин слегка махнул скипетром, показывая тем самым, что аудиенция закончена. — Мне нужно побыть одному и хорошо все обдумать.

Арен вышел из Тронного Зала с тяжелым камнем на сердце и снова очутился в просторном помещении, где совсем недавно он с нетерпением дожидался встречи с царем.

Перед ним возвышалась скульптура Эосина, выполненная из чистого золота. Гордый вид, пронзительный взгляд — как же отличалось это величественное подобие от жалкого оригинала…

Надо срочно сорвать с глаз государя повязку и заставить его прозреть, ибо бездействие смерти подобно.

***

Лиассин шел по темному туннелю Лориэля. Его шаги гулким эхом отдавались от сводов подземелья и разносились далеко по лабиринтам подгорной цитадели. Все ниже и ниже вел его путь, в те шахты, о которых уже давно не вспоминали коренные жители горы.

Хоть на грубо прорубленных стенах не было ни одного горящего факела, он прекрасно ориентировался в темноте, не испытывая неудобства. Собственно, способность видеть в абсолютном мраке, словно днем, являлась одной из привилегий тех, кто отдал свою душу Тьме.

Родившись слабым и болезненным, он вскоре потерял мать, и после ее смерти воспитывать ребенка взялась бабка, которая слыхом не слыхивала о нежности и утешении. Сейчас, повзрослев, Лиассин догадывался, что бабка винила именно его в смерти своей дочери. Тогда же, получая розгами за ту или иную проказу, он не жаловался и не роптал. С раннего детства он был наделен непревзойденным интеллектом и понимал, что именно от бабки зависит его дальнейшее существование.

Юноша, бледный и худой, на лице которого жили лишь глаза, часто становился объектом насмешек и издевательств сверстников. Друзей Лиассин не имел.

Однако же, мальчик прекрасно знал, что отец его являлся магом, а значит, и в нем есть предрасположенность к магическому искусству. И он не молился богам о богатстве и славе — о чем мечтает каждый мальчишка, он даже не просил даровать ему здоровье. Все, о чем он молил их, так это чтобы они наделили его Силой. Но светлые боги молчали — какое им, вообще, дело до обычного больного мальчишки?!

Однажды ночью, когда по его лицу катились слезы, после того как он снова был избит деревенскими хулиганами, к нему явилась Медегма. Ослепив своей красотой и величием, она посулила ему Силу и власть в обмен на преданность.

Лиассин не раздумывал ни секунды — сбывалась его самая заветная мечта.

Той же ночью он покинул и родную деревню и, не прощаясь, оставил бабку. Долог и тернист был его путь к Черной Башне, но преодолев все, юноша наконец-то ступил под ее своды.

Да, Лиассин был благодарен темной богине, но, как бы цинично это не звучало, благодарность — есть путь к смерти через зависимость, а умирать за кого-то, даже за Медегму, не входило в честолюбивые планы чародея. Он предано служил ей, но только до тех пор, пока эта служба казалась ему выгодной.

И маг ни разу не пожалел о своем выборе.

Лиассин Вартери всегда стремился к совершенству и могуществу, но обрести вожделенное, принадлежа к одному из Цветных Орденов, он не мог. Сковывали непреложные правила и законы, установленные Конклавом, за нарушение которых регулярно карали. Обычно в таких случаях собирался Совет Магистров, где решалась судьба оступившихся чародеев. Самым страшным наказанием было лишение посоха, так как вместе с ним маг терял почти всю свою Силу.