Феникс в огне - М. Дж. Роуз

На вопросы Рейчел о том, почему это его так интересует, Алекс всегда отвечал одинаково:

— Если перевоплощение существует, то это значит, что я смогу оставить себе все, чего добился в этой жизни. Зачем мне снова начинать с чистого листа? Я уже был бедным и не хочу еще раз это пережить.

Однако Рейчел гадала, всю ли правду он ей открывал.

Цена Вакха быстро поднялась до трех с половиной миллионов долларов. Девушка пока что не вмешивалась в торги. Наконец осталось всего трое потенциальных покупателей — Дуглас Мартин, известный коллекционер, последний представитель династии видных политических деятелей, Ник Лумис, куратор лос-анджелесского Музея Гетти, друг дяди Алекса, и неизвестный мужчина, сидящий в трех рядах впереди Рейчел.

Внезапно она почувствовала странный зуд, ту же самую физическую реакцию, которую ощутила, читая статью в «Таймс» про раскопки в Риме. Ей пришлось сделать усилие, чтобы сосредоточить внимание на распорядителе аукциона. Рейчел не могла потерять контроль за происходящим. Сейчас как раз настала пора вступить в гонку.

— Итак, за картину предложено три миллиона пятьсот тысяч долларов. Услышу ли я «три семьсот пятьдесят»?

Третий мужчина поднял свой номер.

— Новая цена — три миллиона семьсот пятьдесят…

Рейчел подняла свою табличку.

— Предлагаю четыре миллиона.

В дело тотчас же вмешался Ник Лумис:

— Даю четыре миллиона двести пятьдесят тысяч.

Рейчел ощутила прилив возбуждения. На аукционах драгоценных камней она даже близко не подходила к таким огромным суммам. Торги продолжались. Она подняла цену до четырех миллионов семисот пятидесяти тысяч, и ее предложение снова оказалось максимальным.

Рейчел затаила дыхание и уставилась в затылок неизвестного мужчины, сидевшего в трех рядах впереди. Девушка гадала, станет ли он повышать цену.

Тот поднял номер.

Дядя Алекс распорядился:

— Поднимайся. Я хочу получить эту картину.

Сердце Рейчел забилось чаще. Она подняла номер, но Дуглас Мартин тотчас же повысил цену еще на одно деление.

— Итак, новая цена пять миллионов пятьсот тысяч долларов. Услышу ли я…

Рейчел снова подняла номер. Ее охватило желание во что бы то ни стало получить Вакха. Она мысленно представила себе, как стоит перед полотном, зачарованная улыбкой молодого бога и его соблазнительными глазами. Ей захотелось прикоснуться к раме, провести пальцами по изящной деревянной резьбе, покрытой позолотой. Это желание было таким нестерпимым, что его можно было бы смело назвать вожделением.

— Пять миллионов семьсот пятьдесят тысяч долларов слева от меня. Услышу ли я «шесть миллионов»?

Распорядитель аукциона вопросительно посмотрел на Ника Лумиса. Тот печально покачал головой и опустил номер.

— Ник вышел из игры, — шепнула Рейчел дяде.

— Кажется, ты волнуешься.

Больше половины своих камней Рейчел приобрела вот на таких аукционах, однако она еще ни разу так не волновалась. Наверное, все дело было в том, о какой огромной сумме шла речь. На ее плечи легла очень большая ответственность. Да, несомненно, все объяснялось именно этим.

— Итак, у нас есть пять миллионов семьсот…

Дуглас Мартин поднял номер.

— Номер шестьдесят шесть предложил шесть миллионов. Услышу ли я «шесть миллионов двести пятьдесят тысяч»?

Теперь распорядитель аукциона смотрел прямо на Рейчел.

У нее оставалась последняя возможность повысить ставку. Она подняла номер.

— Шесть с четвертью. Услышу ли я «шесть с половиной»?

Рейчел перестала дышать. Она устремила взгляд на незнакомца, сидящего в трех рядах впереди, гадая, поднимет ли он свой номер, останется ли победа за ней, и уже подумала, что победила. Она получит картину!

— Итак, шесть миллионов двести пятьдесят тысяч долларов раз… шесть миллионов двести пятьдесят тысяч долларов два…

Проклятье! Незнакомец поднял номер.

— Новая цена — шесть миллионов пятьсот тысяч долларов. Услышу ли я «шесть миллионов семьсот пятьдесят тысяч»?

Распорядитель аукциона посмотрел на Дугласа Мартина. Тот отрицательно покачал головой.

Рейчел шепнула дяде, что Мартин вышел из игры.

— Значит, кроме тебя остался еще один игрок?

— Да.

Тут связь оборвалась. Вместе с ней оборвалось все внутри у Рейчел. Она поспешно нажала кнопку повторного набора номера, услышала писк, но длинных гудков за ним не последовало.

Рейчел чувствовала, что дяде Алексу очень хочется получить картину. Она и сама стремилась добыть полотно для него, не дать ему попасть в чужие руки, хотя и не понимала причин этого желания.

Распорядитель смотрел на Рейчел, но соединение так и не устанавливалось. Чего ждал от нее дядя Алекс? Как правило, он заранее устанавливал предел и никогда не преступал через него. Дядя очень строго подходил к составлению своей коллекции. Рейчел сознавала, что это не ее деньги. Она не имела права решать за дядю. Проклятье, ну почему она никак не может до него дозвониться?

Распорядитель покачал головой, показывая, что понимает ее проблему, но не может больше ждать.

— Лот продан номеру пятьсот шестнадцать за шесть миллионов пятьсот тысяч долларов. А теперь переходим к следующему лоту…

Рейчел поднялась и направилась к выходу. У дверей она уже пошатывалась. Девушка плакала редко, но сейчас ее взгляд затуманился слезами. Случилось что-то серьезное. Дядя Алекс будет разочарован. Он не любит терпеть неудачу, но у него большая коллекция. Из-за какой-то одной картины он не должен рассердиться на свою племянницу.

Завибрировал сотовый телефон. Она взглянула на жидкокристаллический дисплей, увидела, что это звонит Алекс, но было уже слишком поздно.

— Алло? Рейчел? Что произошло? Мы получили картину?

— Нет. Я не знала, как быть, пыталась связаться с тобой, но так и не смогла дозвониться.

— Проклятье!..

— Я очень сожалею.

— Кто ее купил?

— Не знаю. Я его не рассмотрела.

— Какой у него был номер?

— А разве это сейчас имеет какое-нибудь значение?

— Рейчел, какой у него был номер?

— Пятьсот шестнадцать. Дядя Алекс, извини. Я не думала, что ты разрешишь мне подниматься и дальше.

— Ты ни в чем не виновата. Не бери в голову.

Однако он был сильно расстроен. Рейчел чувствовала это по его голосу. Почему эта картина имела для него такое значение? Почему она так сильно подействовала на нее?

Звезды смотрели на меня, когда я был пастухом в Ассирии, точно так же, как смотрят на меня сейчас в Новой Англии.