На кончиках пальцев - Таня Лисаевская

добивать себя, когда и без того больно. В клубе сегодня было не очень-то много людей, и танцпол наполовину пустовал. Зеленые лазеры разрезали общий синий свет помещения. И когда Лея начала петь, кто-то решил, что включить дым-машины будет кстати.

______________

*Dotan «Numb» — Оцепеневший (англ.)

«Я затерялся среди миллионов взглядов,

Которые не замечают меня, они не понимают, каково это,

Обменять цвета на чёрно-белые тона,

Никто не видит слов, что я пишу»

Лея почувствовала взгляд Кира на себе среди всех этих пар глаз, которые устремились сейчас на неё. Ничего не различая, кроме окутывающего дыма, она была уверена, что Кир стоит на втором этаже, сжимая перила. Прямо, как тогда, — в первое ее появление в клубе два месяца назад. От белых прожекторов, направленных на микрофон, ее серебристое платье мерцало и иногда ловило синие и зеленые переливы. Неоновые тени вокруг глаз только придавали больше кукольного вида ее лицу. Но внутри у Леи билось самое настоящее живое сердце. И она сейчас знала его точное расположение. Именно там было больнее всего.

«Немые голоса звучат навстречу отдалённой толпе,

Я всё ещё пою, но никого нет рядом,

Продолжаю кричать, пока в лёгких не кончится воздух,

Но никто не слышит, слова не звучат»

По ее телу бежали мурашки, и она разрешала ему двигаться так, как чувствовала. Каждая нота высвобождала место в груди, и ей становилось все легче. Хотя бы так она может чувствовать. Может принадлежать сама себе.

«И я борюсь, подняв руки вверх, руки вверх,

Чувствую пули твоего головокружения,

Я вижу тебя, но не могу дотронуться,

Потому что я оцепенел»

Здесь она позволила голосу литься и звучать кристальной чистотой. Словно высвобождая себя из собственного кокона, из своего тесного тела.

Тела, которое не выносило прикосновений.

«Я в унынии, чувствую тяжесть мира всем своим существом,

Пытаюсь плыть, но тону в одиночестве,

Постоянно падая глубоко в неизвестность»

Своей энергией Лея разрывала зал. На уровне ощущений она чувствовала, что вибрация голоса пробирает всех и каждого, как и ее саму. Пела она так, словно осталась на поле боя без патронов и встречала прорывающегося противника. Это тот случай, когда тебя никто не победит, вне зависимости от исхода битвы. Потому что того, что внутри, никому не сломить.

С последней нотой она отставила руку с микрофоном в сторону и склонила голову. Стены пали, и воцарилась мертвая тишина, как после побоища. Лея разжала вцепившиеся пальцы в стойку микрофона и ушла со сцены. Но не на второй этаж, а сразу же из клуба.

***

Глядя на пуанты и покрытие подиума на заднем дворе, она все примеряла шагами набросок танца, который рождался в ее голове во время исполнения песни. Прошел уже час или около того, как она покинула клуб. Обратная дорога на такси напрочь выпала из хода всех вещей, замещаемая бесконечной внутренней борьбой. Сжимая челюсти, Лея смотрела на свои руки не в силах понять, почему так злится. Казалось миллион жизней, а не двадцать минут пути, она вонзала ногти в кожу, прежде чем дать себе какое-то объяснение. Ответ маячил подобно дорожным знакам и указателям, пролетающим мимо, но она упорно не хотела его замечать.

Во мраке ночи казалось, что мерцающие холодом звезды были свидетелями ее тайны. И обманывать саму себя бесполезно. Лея даже не шелохнулась, когда Кир сел напротив подиума на один из стульев, стоявших у стеклянного столика под солнцезащитным зонтом. Наконец-то она призналась, что злилась вовсе не на него. В тяготящем безмолвии эти двое упрямо смотрели в землю. Помимо шелеста листьев и травы, каждый, кто когда-то получал сердечные раны, мог расслышать их тяжелое дыхание. Кир сделал движение рукой, и в ней вмиг загорелось синее свечение экрана смартфона. Зазвучали клавиши пианино, и тишину разрезали ноты песни «Another love». Той самой, о которой он ее спросил в коридоре универа, и после этого отшил Машу.

Лея медленно подняла на него взгляд. Макияж она смыла и сейчас стояла совсем без защиты в своем легком платье. Лицо же Кира было скрыто капюшоном чёрной толстовки. Взгляд опущен на переплетенные длинные пальцы, как будто у него было спецзадание ни за что на свете не отрываться от них. Когда он успел приехать и переодеться, Лея не заметила. Возможно, была в этот момент в ванной и смывала косметику.

— Станцуй для меня, — низко и хрипло произнес он. Но, несмотря на полушепот, его голос продолжала пронизывать властность. — Это твой подарок на день рождения.

Сразу ли он знал, что загадает? Тогда — в свой день рождения — он отбил первое очко и впервые оказался так близко к ней. А затем спас и вырвал счет в свою пользу. Судя по выбранной музыке, он видел, как она танцевала. Тогда нет смысла отнекиваться. «Я попрошу его, когда будет нужно». Почему именно танец? Ведь он мог выбрать все, что угодно. Мог попросить ее прямо сейчас покинуть свой дом. Или вытерпеть какое-то унижение. Лучшего момента просто не будет. Но он использовал этот шанс для того, чтобы Лея для него станцевала.

«Есть вещи, которых за деньги не купишь».

Когда зазвучал голос Тома*, Лея сделала первый шаг и полностью погрузилась в вихрь движений. Волны розовой полупрозрачной ткани закружились во мраке ночи, и гибкое тело начало рассказ о невыраженных чувствах. Она вложила в этот танец не меньше, чем в песню, которую исполнила в клубе. И каждый выпад говорил красноречивее любых слов. Лея танцевала о своей боли. Падая на пол и поднимаясь, она как будто снова и снова стирала безобразное лицо отчима из своей памяти. В каждый прыжок она вкладывала чувство своей свободы, которую так жаждала. На самом драматичном моменте песни Лея позволила безумию выйти наружу и сломать весь рисунок. Ее тело извивалось как у пациента в смирительной рубашке психиатрической больницы. Все отчаяние прошлого пыталось перемешаться со злостью настоящего, подобно тому, как неопытный художник