Демоны острова Пасхи - Галимов Брячеслав

– Великие боги!.. – только и смог произнести Кане, у которого перехватило дыхание.

– Да, да, будет война, – подтвердил Капуна. – Никогда еще на нашем острове не было войны.

– Нет, этого допустить нельзя! – решительно произнес Кане, придя в себя. – Пойдем скорее, – он вскочил и потянул Капуну за руку. – Я пойду в Священный поселок, предстану перед Араваком, отдам себя ему на суд. Только я виноват во всем; пусть Аравак убьет меня, но другие люди не пострадают.

– Отпусти мою руку, ты сломаешь ее, – сморщился Капуна. – Опомнись, тебе незачем идти в Священный поселок.

– Почему? – изумился Кане. – Я не понимаю тебя.

– Потому что твоя смерть ничего не изменит, – правда, я не думаю, что Аравак убьет тебя. По обычаям, он обязан созвать общее собрание, которое должно решить твою участь и вынести приговор. Не забывай, ты ведь у нас не простой человек, ты победитель на Празднике Птиц, Сын Большой Птицы. Убив тебя без приговора, Аравак, сам станет святотатцем и преступником. Но кому сейчас нужно это собрание; видел бы ты, что творится на острове! Все будто обезумели, все хотят войны, – и никто не хочет мира. Жив ты или мертв, война будет в любом случае; говорю тебе, люди сошли с ума, – даже моя Мауна… Кстати, она беременна. Вот так вот – с первого захода, – Капуна довольно улыбнулся. – Боги явно благоволят нам. А твоя Парэ? Еще не ждет ребенка? Нет?… Молись почаще, тогда боги и вас не оставят без потомства… Но я про свою Мауну хотел сказать. Она у меня добрая, хотя и любит покомандовать, показать себя. Но зла она никому никогда не желала, а тут ее как будто подменили. Я не хочу вспоминать, чего она добивается теперь, чего требует от меня. Да что, Мауна!.. Я должен перед тобой покаяться, Кане! Ты называешь меня другом, а я – подлый предатель! Я снова предал тебя. Меня избрали старостой нашей деревни, – опять-таки Мауна постаралась, – и я, именно я, осудил тебя на вечное изгнание из родных мест… Не перебивай меня, я еще не закончил! Кане, нет конца моему падению, я вообще недостоин называться человеком: не говорил ли я тебе, что я – сын стервятника и куриный помет! Перед тем, как придти сюда, к тебе, я был у Аравака: я проклял тебя перед ним и поклялся в верности ему и Тлалоку, твоему злейшему врагу. Прогони же меня, Кане, прогони меня пинками, – я заслуживаю этого!

Потрясенный всем услышанным Кане не выдержал, он выхватил нож и занес его над Капуной.

– Я не буду тебя прогонять, я убью тебя! – закричал Кане. – Мало того, что ты мерзкий предатель, – ты сделался слугой Аравака и его ничтожного сына! Ничтожество тянет к ничтожеству; недаром возле Аравака и Тлалока вечно крутились все подлецы и негодяи острова. И ты теперь в их компании, – что же, это самое подходящее место для тебя! Но я не дам тебе позорить нашу землю, я убью тебя, – пусть у нас будет хотя бы одним мерзавцем меньше! – и Кане замахнулся, готовясь нанести удар.

Капуна бросился наутек.

– Не убивай меня! Не убивай, Кане! – завопил он на весь лес. – Кане! Я же сам пришел к тебе! Я предупредил тебя о смертельной угрозе! Кане, я не хотел причинить тебе зла, – это все Мауна, она сбила меня с толку, глупая женщина! Кане, не убивай меня, я люблю тебя, ты мой друг, мы росли вместе! Не убивай меня, Кане!..

В мгновение ока Капуна скрылся из виду, и его крики, удаляясь, затихли вдали.

Кане и не собирался его преследовать. Отбросив нож, он уселся на поваленное дерево и обхватил голову руками. Раскачиваясь и стеная, он проклинал себя и молил великих богов спасти людей острова; молился он и о Парэ, убеждая богов, что он один виноват, если обидел их, а она всегда была чиста перед ними помыслами и душой.

Дрожа от внезапного озноба, он думал, как можно предотвратить войну, вернуть на остров мир и спокойствие. Планы, один безумнее другого, приходили ему в голову; несколько раз он вскакивал, собираясь бежать к людям, чтобы сделать какую-нибудь невероятную, но спасительную вещь, – однако, поразмыслив хорошенько, понимал, что это не поможет, а, пожалуй, лишь ухудшит положение. К вечеру он впал в полное отчаяние, – приходилось признать, что Капуна прав: спасения нет.

В безысходной тоске Кане отправился назад, в ущелье, – и при этом он должен был принять радостный и бодрый вид, чтобы Парэ ничего не заподозрила и не была сражена ужасными известиями.

* * *

По берегам ручья, бегущего по ущелью, распустились сотни новых благоухающих цветов. По белым, скрученным, как жгуты, стволам необыкновенных деревьев ползли молодые лианы, образуя живые, золотисто-коричневые столбы, поднимающиеся до неба; внизу, на мягких кустах без колючек созрели сочные оранжевые ягоды, вкус которых был сладок и приятен. Птицы звонко пели в листве; их пение сливалось в одну чудесную мелодию вместе с шелестом листьев и журчанием ручья. А ночами над ущельем открывалась синяя, безбрежная глубина небес, в которой сияли тысячи звезд, – и гимн неба торжественно звучал над благоговейно внимающей ему землей.

Все было, как раньше, когда Парэ и Кане пришли сюда, но счастье их стало хрупким. Ни один из них, храня покой своего любимого, не рассказал другому о том, что поведали Баира и Капуна. Влюбленные старались жить в своем маленьком мирке так, будто большого мира не существовало, но мысли о происходящем там отравляли их жизнь. Случалось, что Парэ вдруг становилась рассеянной и печальной, и глаза ее увлажнялись слезами; бывало, что Кане неожиданно сжимал кулаки, а взгляд его делался грозным. Каждый из них, замечая эти изменения в поведении своего возлюбленного, приписывал себе причину этого. Парэ думала, что она огорчает Кане своими слезами, а он ругал себя за то, что пугает ее вспышками своей необъяснимой ярости.

Чувство вины, не покидавшее теперь влюбленных, заставляло их относиться друг к другу с особым вниманием и нежностью: их отношения стали трепетными и тонкими, а каждый миг общения обрел огромную ценность. Если бы верховный жрец мог видеть Кане и Парэ, он был бы доволен: они жили теперь в полном соответствии с его советами.

Когда люди, впоследствии переселившиеся на остров, еще не покинули Большую Землю, одним из их главных богов был Бог Войны. Едва появившись на свет, он доказал, что не намерен отступать ни перед чем: он запятнал себя кровью собственной семьи – отрубил головы двум своим братьям, которые поспорили с ним, и сестре, не угодившей ему. В левой руке он носил колчан с огненными стрелами, а в правой лук; пущенная им стрела поражала врага и производила пожары. На бедре бога висела палица, и удар ее был страшен – она разбивала горы и дробила камни. Бог Войны был жестоким, упрямым и несговорчивым: он не признавал никаких договоров, потому что надеялся на свою несокрушимую мощь. Он терпеть не мог мира, считая истинным счастьем только бой и уничтожение врагов. Неизменными спутниками Бога Войны в бою были его жена Сила и дочери – Бледность и Ужас.

Бог Войны любил кровавые жертвы: весной в его честь проводились празднества, заканчивающиеся человеческими жертвоприношениями. Празднества начинались с шествия жрецов; после того как процессия приходила в храм этого бога, вперед выступал вождь племени. Он призывал: «Не оставь нас, Бог Войны, мы – твои дети». Затем процессия поднималась наверх, на плоскую крышу храма; туда же приводили пленников, захваченных в боях, или похищенных из других племен. Одного за одним их кидали на алтарь бога, лицом к небу, и верховный жрец разрезал им грудь священным ножом. Потом он вынимал еще бьющееся сердце жертвы, давал стечь крови в богато украшенную чашу, после чего бросал сердце в огонь, а тело сбрасывал вниз, на землю, к ногам толпы. С алтаря вниз струились потоки крови, омывая стены храма красным дождем.