Моя любимая сказка - Ксандр Лайсе

Однако в тот самый момент, когда оно должно уже провалиться, снизу вырываются мощные струи водяной пены. Стекло разлетается в крупу со странным дребезжащим звуком, пассажиры падают вниз. Падают вниз и кричат.

— Я же говорил, они болеют…

Рядом со мной вновь возник тот же старичок.

— Слышишь? Слышишь, как болеют?

Я прислушиваюсь и понимаю, что звук разбивающегося стекла не прекращается. Наоборот, становится громче. Он уже не похож на стекло.

— Это же не стекло? — спрашиваю я.

— Конечно! Конечно, нет! — старичок улыбается и бьёт меня по лицу. — Как ты догадался?!

Дребезжащий звук становится невыносимо громким, и я просыпаюсь.

* * *

Звонят в дверь. Оказывается, это звонят в дверь. Качественно так, убеждённо. То есть, в полном смысле, — по-вагнеровски. Как будто кнопка залипает.

Я взглянул на мобильник: одиннадцать утра, почти половина двенадцатого. Хорошо, однако, поспал. А в дверь звонят, а в дверь звонят…

Кому и что от меня ТАК понадобилось?

Первое, что попалось под руку — невинно убиенные джинсы. После вчерашней вылазки в Коломенское их, по-моему, можно спокойно ставить в угол — прекрасно себе будут стоять. Ниже колен они из тёмно-синих сделались серо-коричневыми, а на коленях и сзади наблюдались, к тому же, какие-то подозрительные чёрные отпечатки и разводы… Ладно, и так сойдёт!

Пока я облачался, вчерашняя ночь словно навалилась на меня. Неужели всё это было со мной? Туман, огни… Ярослава…

Ярослава? Так ведь это, должно быть, она! По крайней мере, больше, вроде бы, некому.

* * *

Попрощались мы как-то странно.

Хотя было уже за полночь, свет в нашем подъезде не горел. Редкий случай. Лифт, наполовину открыв двери, стоял на первом этаже.

Когда, светя под ноги всё тем же фонариком, мы поднялись на этаж, Яра прислонилась к стенке возле своей двери и, как мне показалось, с испугом посмотрела на меня.

— Что случилось?

— Ничего… — голос её звучал неуверенно — Устала очень… Прости…

Она обняла меня. И опять, как там, у ступеней в Овраг, это было… Словно маленькая девочка обнимала меня сейчас. И ей, этой девочке, нужна моя защита или поддержка. Я ощутил, как она прижалась щекой к моей щеке и вздохнула. Резко и нервно, без облегчения.

— Не хочу… — прошелестело возле самого уха.

— Не хочешь — что?

— Уходить… Прощаться… Не хочу.

Мгновение — и она снова смотрит на меня с испугом. Нет, просто усталость. Просто она очень устала. Нервы. Столько всего сразу… Я тоже почувствовал, что добравшись до подушки — сразу же отключусь. Нам надо выспаться.

Мы просто устали…

— Просто устали… — Яра отвела взгляд.

— Тогда — до завтра?

Она снова взглянула на меня, и я поцеловал её. Поцеловал. И мне показалось, что ей этого совсем не хотелось.

— До завтра? — повторил я.

— До завтра… Наверное… — как странно она это сказала! — Наверное, до завтра… — не холодно — бесконечно грустно, словно надежды, что завтра наступит, почти нет.

Пустив горячую воду я оттирал руки под обжигающей струёй. Что это было? Кокетство? Да нет, не похоже. Она действительно устала, действительно… Может быть — она просто испугалась быстроты, с которой мы… С которой у нас… Это ведь может быть? Ещё как может! Тем более — такой день… Насыщенный, так сказать…

Мне вспомнилось, какой она была тогда, когда стояла между мной и туманом. И ещё — я не сразу понял, почему — вспомнилась одна легенда. Про англичанина, который учился в Японии стрелять из лука.

Кажется, в какой-то буддийской притче рассказывалось, что он никак не мог попасть в цель. До тех пор, пока учитель не велел ему стрелять в горах, встав на самом краю пропасти. И вот там, ужасаясь обрыву за своей спиной, тот вдруг ощутил, что он — уже не он, а всего лишь стрела. Стрела, для которой на свете существует только её цель, и ничего больше. Он выстрелил. И попал. И больше никогда не промахивался.

Так вот. Когда Ярослава одну секунду стояла, замерев, перед этой зеленоватой стеной тумана… Она не думала, не целилась… Она просто была. И сделала то единственное, что надо, что можно было сделать.

Её-то стрела попала в самое яблоко. А моя? Куда угодила моя стрела? За моей спиной нет обрыва. Надёжная стена. В меру, конечно, надёжная… Но всё равно — стена. И при этом порой я чувствую себя полнейшим дегенератом. В то время, как она, даже промахнувшись, попадает в цель… А возможно и так… Возможно то, что мне кажется её промахом, на самом деле — точнейший выстрел?

Но я её люблю. Причём — не соврал тогда, в машине, — чем дальше, чем больше её узнаю — тем сильнее влюбляюсь!

И она… Любит. И просто не хочет спешить, не хочет торопить события. Наверное… За этими мыслями я и уснул, не успев все хорошенько обдумать. За последние дни просыпаться от различных звонков стало уже традицией. Только на этот раз пробуждение приятно. Ведь это, конечно, пришла Ярослава!

В прихожей я мимоходом ужаснулся своим ботинкам. Такое впечатление, что я неделю бродил в них по болоту.

Но всё это не важно! Яра…

Путаясь в ключах, я торопливо щёлкнул замком… И забыл сделать то, что делал всегда ещё с детства. Не посмотрел в глазок.

Ярославы за дверью не оказалось. И, честно говоря, лучше бы там оказаться кому угодно — хоть пьяному Роме с Егорычем… да хоть птеродактилю во фраке! Кому и чему угодно, лишь бы не… Это бледное, белое лицо с чёрными дырами вместо глаз…

— Всё ходишь, милай? — обнажились страшные обескровленные дёсны. — Всё не уймёшься?

Лицо старухи чуть ли не прижималось к моему. Гладкая безносая маска качнулась вперёд, ещё чуть-чуть и она коснётся… Я непроизвольно шагнул назад. Нормально гнуться ноги не желали. Под одной из них оказался ботинок, я пошатнулся, но отвести глаза от лица старухи не смог. Она тоже шагнула. Ко мне. И её глаза опять оказались напротив моих.

— Тебе что было сказано? — она как будто не говорила — пела, её голос с каждой фразой повышался и становился громче. — А? Говорили тебе — не лезь, не ходи! Говорили?! Щенок! — последнее слово она крикнула.

Её глаза. Огромные, чёрные, почти вытеснившие белки. За ними не было видно даже лица. Они смотрели не на меня, а куда-то насквозь. И спрятаться от их взгляда не было никакой возможности. Ветер и лёд. Лёд и ветер, пронизывающий всё тело. Тело, душу, разум… Стало очень холодно и больно. Я стоял совершенно голый посреди какой-то ледяной белой равнины, а ветер порывами, словно плетями, хлестал меня. Мелкая снежная крупа царапала, сдирала кожу, выжигала горло с каждым вдохом, колола глаза и всё лицо ледяными иголками…

И вдруг всё кончилось.