Чужое тело, или Паззл президента - Зиновий Юрьев

— Это я из Лондона, — сказал он, услышав голос Юрия Степановича. — Их нет.

— Как нет?! — взвизгнул Юрий Степанович. — Как это нет? Из самолета они, что ли, выпали? Тоже мне профессионал! Мы вас посылаем в Лондон, а вы мне спокойненько сообщаете, что всё просрали и потеряли объект. Не только ни копейки не заплатим, вы еще нам заплатите!

Ну, это мы еще посмотрим, кто кому заплатит и в какой валюте. Хорошо еще, что по обычной своей привычке подстраховался он. ЮЮ попытался сглотнуть едкое раздражение, но оно словно приклеилось к пищеводу. Только сдержаться, не отвечать.

— Возвращайтесь в Москву, — зло сказал Юрий Степанович и отключился.

— Карасо? — широко улыбаясь, спросил китаец.

— Уж куда лучше, вша желтая, — пробормотал ЮЮ.

Китаец весело закивал и повторил: «Карасо».

Надо было идти в кассы узнавать, можно ли сменить его обратный билет на ближайший рейс в Москву.

Когда в аэропорту Клотен они спускались по трапу из самолета, Петр Григорьевич почувствовал, что ноги его подкашиваются, и он чуть не упал. Хорошо что Костя успел схватить его за руку. Обидно было бы дать дуба перед самым финишем. Хотя что в больнице помирать, что на трапе самолета — какая в сущности разница… Боль, словно беря реванш за отступление во время полета, со злобной энергией принялась клевать его внутренности. Хоть проси Костю нести его на руках — еле доплелся до стоянки такси.

Очередь была совсем небольшая, машины подкатывали одна за другой, и через минуту они уже сели в выдраенный до блеска «мерседес».

— Отель «Баур о Лак», битте, Тальштрассе, — сказал Костя. Молодец, отметил с удовольствием Петр Григорьевич, он уже и по-немецки… Костя словно услышал его, слегка улыбнулся и подмигнул. Мол, прямо, немецкий. Два десятка слов, если не меньше.

— Гут, — водитель в форменной фуражке слегка насмешливо кивнул, уж ему-то адресов гостиниц можно было и не говорить, во сне доедет. Машина плавно тронулась.

Со Швейцарией Костя был знаком исключительно посредством красного перочинного ножа с множеством лезвий и прочих штучек и национальным швейцарским белым крестом на толстеньком красном бочку. И пока Петр Григорьевич сидел, прикрыв глаза, он с любопытством смотрел на поразительно чистые машины, поразительно чистый асфальт, поразительно чистую фуражку водителя и множество поразительно чистых швейцарцев, чинно кативших на поразительно чистых велосипедах. И даже легкие облачка в небе тоже были по-швейцарски чисто промыты, только что белого креста на них почему-то не было.

Они еще в Москве обменяли две тысячи долларов на швейцарские франки. Больше, сказал Петр Григорьевич, не нужно. У него была платиновая карточка Мастеркард, по которой, объяснил он, хоть машину купить можно. Да и у Кости была золотая карточка Мастеркард и Виза-электрон.

— Битте, майне херрен, — сказал водитель, остановив «мерседес» около гостиницы. — «Баур о Лак». — Они расплатились и вошли в прохладный холл.

— Костя, входя в хорошую гостиницу, а этот отель входит даже в список «Лучшие отели мира», никогда не неси сам багаж.

— Так ваш чемодан ничего не весит, а мой саквояжик и того меньше.

— Не в весе дело. Тут у каждого свои обязанности, и не лишай никого положенных чаевых. Помнишь, как чаевые по-английски?

— Так точно, шеф, типс.

— Молодец. Вот видишь, наши вещи уже подхватили. Ритуал, Костя. Так положено. Отдай на ресепшн наши паспорта.

— Йа, майне херрен, Пиотр Илларионов и Константин Забелин, — кивнула девушка в фирменном пиджачке и учительского вида строгой белой кофточке, взяла паспорта и протянула два плоских магнитных ключа. — Битте, ирен цвай циммер люкс нуммер зекс унд цванциг.

— Я сейчас позвоню в банк и назначу встречу на завтра, а потом полежу. Нет сил, Костя. Доедает меня господин рак, доедает. И аппетит у него, доложу я тебе… Успеть бы…

— Успеете, шеф. Вы всегда всё успеваете.

— Твоими бы устами. — Он взял со стола телефон и позвонил в ресепшн. — Вы говорите по-английски?

— Конечно, сэр.

— Найдите, пожалуйста, мне телефон «Драйкониг-банка».

— Сейчас, сэр, не кладите трубку. Пожалуйста, — она продиктовала номер.

Петр Григорьевич позвонил в банк:

— Это номер два четырнадцать пятьдесят два сто одиннадцать.

— Одну минуточку, сэр, сейчас я проверю, — ответил женский голос. — Да, сэр, я вас слушаю.

— Я только что специально прилетел в Цюрих, чтобы поговорить с господином Майрхубером. Я был бы благодарен, если бы он смог уделить мне несколько минут завтра в любое удобное для него время.

— Вообще-то у господина директора завтра сложный день, но я сейчас спрошу его. Не кладите трубку, пожалуйста… В десять утра, сэр.

— Спасибо.

Петр Григорьевич прилег на диван.

— Ты заметил, что имени своего я не называл?

— Да, шеф.

— Они и не знают его. И им и мне так удобнее. Мало ли что может случиться с клиентом и кем он там может оказаться на самом деле, просто человеком, который не хочет платить налоги в своей стране, или каким-нибудь колумбийским наркобароном. Они на своей протестантской библии торжественно поклянутся, что понятия не имели, кто он или она. Помилуйте, это был вполне респектабельный господин, мне даже показалось, что он священнослужитель, а вы говорите наркобарон и убийца. Швейцарские банки выросли и расцвели на анонимности, которую они ценят, наверное, не меньше своей швейцарской независимости, а может, и побольше. Кто тут только не держал свои капиталы, от донов сицилианской мафии до главарей гитлеровского рейха. Не удивился бы, если узнал, что какие-нибудь советские спецслужбы тоже держали тут денежки. Американцы в последние годы всё больше давят на них с требованиями раскрыть тайну вкладов, поскольку это связано и с уходом от налогов и с деньгами террористических организаций, но сопротивляются цюрихские гномы отчаянно.

— Гномы?

— Их так в финансовых кругах называют. Незаметные, как гномики. Им публичность не с руки. И в рекламе они не нуждаются — репутация и без того более чем солидная. Всерьез скандалы начались со времени после Второй мировой войны, когда выяснилось, что здесь в банках хранились деньги, драгоценности и картины, отобранные нацистами у европейских евреев прежде чем отправить их в газовые камеры. Ну, что-то пришлось вернуть наследникам со скрежетом зубовным, малую толику, наверное. Работали палачи с чисто немецкой аккуратностью и тщанием, так что наследников не много осталось. Но, повторяю, упирались швейцарские гномы свирепо. И продолжают упираться… Вздремну я, Костя, совсем уже сил не осталось…

— Посиди в машине, Костя, я думаю, что пробуду тут от силы с полчаса.

— Хорошо, шеф. Мне пока водитель всю историю страны расскажет.